– Утонул. Возможно, по пьянке, а скорее всего браконьеры… Тут умеют счеты сводить.

Последние годы старик вместе с сыном работал в соседней Луизиане, в ондатровом хозяйстве.

– Сын был в охране, я делал плотики для зверей. А это случилось – бросил все и перебрался в Гринвилль… Имя мое вам предпочтительней позабыть. В этом благословенном штате… – Старик не договорил, нашел под ногами очередную железку и бросил в воду…

Изюминка нашей прогулки по Миссисипи – заезд в прибрежные заводи. С приглушенным мотором, потом толкаясь шестом, мы протиснулись в дебри болот. Тут, в стороне от течения, стоячие мелкие воды сплошь покрывала зеленая корка. Как уснувшие крокодилы, торчали коряги и бревна. Удушливый запах мокрого юга тяжелым пластом лежал на скрытой от солнца воде. Но жизнь тут была. От шороха лодки кто-то спешно бултыхнулся – оставил на ряске черный просвет воды. Тяжелая незнакомая птица с треском, теряя перья, скрылась в зеленом сумраке. Почти по брюхо в вода ходили четыре оленя. Они почему-то без всякого страха встретили появление лодки, дали себя сфотографировать и с достоинством удалились.

Добравшись к сухому месту, мы отметили лодку шестом с носовым платком на конце и пошли таранить плечом упругую стену зарослей. Ежевика и еще какая-то плотная вязь, напоминавшая хмель, заполняли пространство между деревьями. Мошкара и длинные бороды мха липли к лицу.

– Змеям тут тоже, поди, неплохо живется?

Старик понимающе улыбнулся.

– К сожалению, есть… В Луизиане однажды наш городок почему-то наполнился змеями. Стрельба стояла такая, что могло показаться: кто-то напал на Соединенные Штаты…

Выбирались мы кверху по нашей просьбе: увидеть земляной вал, укрощавший реку весной. Он оказался за пойменным лесом сразу же и походил на оплывшие, покрытые травкой валы старинных русских городов-крепостей. По полоске мелкого плавника было видно, сколь высоко поднимается Миссисипи весной.

Зеленым рубцом вправо и влево насыпь тянулась вдоль леса. А за валом лежала равнина с островками деревьев. Серые негритянские хижины, полоски хлопковых полей. У самого горизонта в обширной роще белела большая усадьба. А прямо у вала, за легкой проволочной изгородью, ходили лошади и коровы. Негритянка сидела на старом поваленном дереве, что-то бережно перебирала и складывала в желтый пластиковый мешок.

Наш провожатый очистил картузик от мокрых волокон мха, набил трубку, шутливо подражая голосу гида, мигнул:

– Между прочим, стоим почти на стыке трех штатов! В эту сторону – Арканзас, Луизиана – вниз по течению, а сюда – Миссисипи. Мои жизненные угодья! В одном штате родился, женился, плотничал. В Луизиане сомов разводил и ондатру. В третьем теперь живу. Жизнь как эта вот трубка – сосешь, сосешь, глядишь, уже все выгорело…

Все старики на Земле похожи. Как дети, они хотят участия. Только одни ждут сочувствия недугам и болезням, другие их прячут и сохраняют умение чувствовать радости жизни до последнего вздоха, пусть этой радостью будет хотя бы солнечный зайчик на негнущихся пальцах. Крист Рой (так мы условились называть старика) был из породы этих здоровых духом людей. Простой, открытый, доброжелательный. В любом месте встреча с такими людьми – наука жить. И мы (в который раз!) пожалели о жестком графике нашей дороги. Задержаться было нельзя…

В Гринвилль вернулись под вечер. «Нет, никаких благодарностей! – в один голос сказали тесть с зятем. – Мы это сделали с удовольствием».

Подарок на память – бутылка питья с пейзажем центра Москвы на наклейке и трубка эстонской работы – был принят с интересом и удовольствием.