Эту мысль мы и хотим до вас донести. Мы не обязаны быть жертвами повествовательной силы, как квизитор Ворбис, который был сражен простой черепахой, несущей в себе Гнев Ома. Мы можем поступать, как Матушка Ветровоск, которая, подобно первоклассному навигатору, плывет по пространству историй, прислушиваясь к каждому дуновению сюжетных ветров (а это, заметьте, не так-то просто), и, в одиночку сражаясь с бурей, держится в стороне от Мелководья Догм и Сциллы и Харибды Нерешительности…

Извините, мы отвлеклись от темы. Вот что мы хотели сказать: осознав мощь истории и научившись распознавать злоупотребление ее силой, мы, вероятно, сможем на полном основании назвать себя Homo sapiens .

В своей книге Блэкмор доказывает, что многие аспекты человеческой природы можно намного лучше объяснить в рамках меметики и механизмов, обеспечивающих существование и распространение мемов, нежели любой другой альтернативной теории. В нашей терминологии это означает, что меметика помогает нам понять комплицитную связь между интеллектом и экстеллектом, между разумом отдельно взятого человека и культурой, по сравнению с которой он составляет всего лишь одну крошечную часть. Возражения некоторых критиков основаны на том, что меметика не в состоянии даже описать единицу измерения мемов. К примеру, считается ли мемом последовательность из первых четырех нот Пятой симфонии Бетховена (да-да-да-ДАМ) или мем — это все-таки симфония целиком? Успешно копируется и тот, и другой: второй, благодаря любителям музыки, первый — благодаря странному многообразию разумом.

Тем не менее, для зарождающейся теории подобная критика никогда не обладает заметным весом. Критиков это, конечно же, не останавливает. К тому моменту, когда научная теория сможет дать абсолютно точные определения своих понятий, она уже будет мертва. Лишь очень немногим понятиям можно дать исчерпывающее определение — даже слово «живой» вызывает у нас трудности. Что конкретно означает «высокий»? «Богатый»? «Мокрый»? «Убедительный»? Не говоря уже о «слуде». И если уж дело подходит к развязке, то в генетике тоже нет вполне убедительного определения базовой единицы измерения. Считать ли такой единицей основание ДНК? Или ДНК-последовательность, кодирующую структуру белка, то есть «ген» в наиболее узком смысле? Или ДНК-последовательность, выполняющую известную нам функцию — «ген» в наиболее широком значении? Может быть, это хромосома? Или целый геном? И должна ли она обязательно находиться внутри организма? Большая часть ДНК не вносит никакого генетического вклада в будущее нашего мира, ведь ДНК содержится и в лоскутках отмершей кожи, и в опавших листьях, и в гниющих бревнах…

Знаменитая фраза Докинза, «На улице идет дождь из ДНК», сказанная им по отношению к пушистым семенам ивы в пятой главе книги «Слепой часовщик » («The Blind watchmaker »), — это поэтический образ. Тем не менее, лишь очень малая часть этой ДНК дает хоть какой-то эффект; это всего лишь одна из молекул, которой предстоит распасться по мере гниения опавшего листа. Очень немногие семена доживают до момента прорастания; еще меньше производят на свет растение; и большинство из них не успевают вырасти в иву и пролить на землю очередной «дождь из семня», потому что погибают или становятся пищей для других существ. Для того, чтобы ДНК приобрела генетический смысл и смогла передаться дальше, она должна находиться в нужном месте (для видов, размножающихся половым путем, — в яйцеклетке или сперматозоиде) в нужное время (в момент оплодотворения). Но, несмотря на все это, генетика не теряет своей научности и остается довольно важной и захватывающей областью знания.