А в политеистических философиях поиск единственной причины какого-нибудь явления — скажем, грозы — по большей части лишен смысла: в ответ можно получить объяснение, которое зависит от множества условий и рассказывает о некоторых интимных подробностях жизни богов, а рассказ о происхождении молнии звучит до смешного нелепо[78].
Однако монотеисты — то есть такие люди, как Авраам, к которому мы еще вернемся позднее, — считают, что Бог создал Вселенную в соответствии с системой согласованных идей и причинно-следственных связей. Это была единая система идей. И если Бог последователен в своих делах, то возникает вполне осмысленный вопрос: «Как эти причинно-следственные связи соотносятся друг с другом?». Например: «темные облака с дождем вызывают грозу, если…» и так далее. Монотеист может предсказывать погоду, пусть даже и не слишком точно. Политеисту потребуется помощь теопсихолога и подробный отчет о планах богов на данный момент. Ему нужно знать, может ли ссора между богами вызвать грозу. Таким образом, научное представление о причинности согласуется с представлением о воле Бога, но не богов.
К тому же монотеисты обладают врожденной нетерпимостью. Вера в существование единственной истины и единственного пути, ведущего к настоящему Богу, настраивает монотеистические религии друг против друга. Они не оставляют возможностей для маневра: нет ни одного повода проявлять терпимость к тем людям, которые верят в другого бога. В итоге монотеизм стал фундаментом инквизиции и многовековой эпохи агрессивного христианства — от крестовых походов до африканских и полинезийских миссионеров. «Я знаю настоящую историю, а все остальные — просто обман» — такое отношение характерно для многих культов, и ни один из них не отличается терпимостью.
Разные вероучения, конечно же, ладят друг с другом. Но ладят они из-за того, что немало натерпелись от рук науки, сопровождающейся ростом качества учебных материалов и образования в целом. Они ладят, благодаря мудрости некоторых своих последователей, которые признают общность человеческого рода. Там, где мудрых людей слишком мало, возникает Северная Ирландия. И то, если повезет.
Если будущее не предопределено и обладает подвижностью, а мы способны предвидеть с какой бы то ни было точностью последствия собственных действий в настоящем, то предсказание будущего может оказаться попросту бессмысленным. Возможно, именно по этой причине мы и пытаемся его предсказывать.
По-видимому, большинство Библейских пророков, как и многие современные авторы научно-фантастических книг, предупреждают нас о том, что может случиться, если мы не изменим своего поведения. В итоге они достигают успеха, когда их прогноз не оправдывается, потому что люди обращают на него внимание и принимают меры. Мы способны это понять — пусть пророчество и не сбылось на самом деле, оно все же могло сбыться, и мы все это видели; оно помогло нам лучше понять фазовое пространство, в котором находится будущее нашей культуры.
А как же цыганка, чье предсказание встречи с высоким темноволосым мужчиной вызывает в вас восприимчивость ко всем высоким и темноволосым мужчинам, с которыми вы можете столкнуться в будущем (разумеется, если высокие и темноволосые мужчины вас интересуют; решать вам)? В отличие от историй, рассказанных Библейскими пророками, это пророчество может исполниться само по себе. Это история, которая вызывает у слушателя симпатию — он хочет, чтобы так случилось на самом деле.
Говорят, есть всего семь вариантов развития сюжета, так что наши разумы, вероятно, гораздо больше похожи друг на друга, чем мы думаем, а газетные астрологи с предсказателями бороздят намного меньшее фазовое пространство человеческих переживаний. Это бы объяснило, почему так много людей видят в предсказаниях глубокий смысл.
Парадокс в том, что когда будущее предсказывают астрономы , причем их прогноз сбывается , это производит на людей гораздо меньшее впечатление. |