В слова «примерный ученик» шейх Хигар вкладывал один смысл: «Тот, кто учится, восстает тем самым против угнетателей».

Мы не только восхищались шейхом, но и испытывали к нему глубокое уважение. Это он воспитал в нас патриотические чувства, привил любовь к арабскому языку и поэзии.

В ту пору, когда мы перешли в среднюю школу, характер борьбы в стране изменился. На первом плане оказались уже не англичане, а поддерживавшие их египтяне. Обострились разногласия между партиями. Но и в новых трудных условиях шейх сохранил прежнюю стойкость и упорство.

— Борьба есть борьба, — говорил он. — Врагов стало больше, поэтому мы должны противостоять им, удвоить наши усилия!

В день забастовки против правительства Мухаммеда Махмуда, во время которой погиб Бадр аз-Зияди, инспектор школы приказал шейху Хигару выступить перед учащимися и призвать их к возвращению в классы. Шейх не выносил принуждения, оно приводило его в бешенство. Поднявшись на кафедру, он громовым голосом произнес:

— Наука призывает вас к порядку, а родина — к борьбе. Только совесть может подсказать вам правильный выбор. Так вот и спросите же свою совесть!

Инспектор написал на шейха рапорт министру просвещения, и того уволили. Узнав об этом, ученики атаковали кабинет инспектора, и он вынужден был бежать. Опасаясь за жизнь инспектора, министерство перевело его в другую школу. Шейх Хигар вернулся к нам при вафдистском правительстве, но, когда к власти пришел Сидки, снова был уволен. Какое-то время работал в частной школе, принадлежавшей известному деятелю «Вафда», а при новом вафдистском правительстве, в 1936 году, был назначен на работу в министерство просвещения, и дела его пошли на лад. На выборах 1942 года шейх выставил свою кандидатуру от партии «Вафд» и был избран в парламент. На выборах 1950 года он опять добился успеха. Время от времени я видел шейха в доме Реды Хаммады, познакомился с его сыновьями. Когда, уже после июльской революции, вышел указ о роспуске политических партий, шейх уехал в свою деревушку в Саиде и больше не покидал ее. Не знаю, жив ли он теперь.

В сентябре 1952 или 1953 года я, проходя мимо бывшего офицерского клуба в Шатби, заметил во дворе группу людей в окружении солдат. Кто-то из прохожих сказал, что это арестованные вафдисты, которых отправляют в Каир. В одном из офицеров охраны я с удивлением узнал Мухаммеда Хигара, сына шейха Хигара аль-Миньяуи. Пристально вглядываясь в черты Мухаммеда, я вспоминал его отца. В голову приходили мысли о бурном потоке быстротечного времени, принесшем с собой столько перемен и противоречий.

Видад Рушди

Видад Рушди увидел я впервые в 1965 году, когда она пришла к нам в секретариат навестить Камелию Захран. Это была необычайно высокая и очень полная женщина, с крупными, но довольно приятными чертами лица. Она казалась статуей выше человеческого роста. Смелый взгляд светло-карих глаз придавал ей обаяние. Не раз я ловил на себе этот взгляд, но никак не мог понять его значения. На вид я дал бы ей лет тридцать. У нее на руке было обручальное кольцо, и я понял, что она замужем. Глаза Видад не давали мне покоя.

И вот наконец Видад и Камелия подошли к моему столу.

— Простите, устаз, нам нужно знать ваше мнение по одному вопросу, — сказала Камелия.

— Я к вашим услугам.

— Подруга моя, Видад Рушди, сама вам расскажет.

Громким, вполне отвечавшим ее внушительной фигуре, но довольно приятным голосом Видад сказала:

— Пять лет назад я окончила юридический факультет. Потом вышла замуж. Недавно мой муж уехал на год в Кувейт, и я хотела бы устроиться на работу. Как вы считаете, помогут мне в департаменте по трудоустройству?

— Не думаю. Попробуйте поискать сами или примите участие в конкурсе на замещение вакантной должности.