Урядник занялся обыском, грузный пристав по-прежнему сидел за столом, наблюдая за действиями подчиненного. Александр подошел к окну и, скрестив руки на груди, с презрительным спокойствием смотрел, как ищейки роются в его вещах. И пяти минут не прошло, как урядник обнаружил под платяным шкафом женскую голубую шаль. Арсений едва сдержался, чтобы не броситься на художника: эту шаль он неоднократно видел на Анне!

— Откуда это у вас? — грозно спросил пристав.

— Не знаю.  — Растерявшийся Александр смотрел на шаль с изумлением.

— Кому эта вещица принадлежит?

— Возможно, Ане Ступачевской,  — недоуменно произнес художник.

Пристав даже подскочил на стуле от такого ответа и воскликнул:

— Господа понятые, вы слышали? — И тут же повернулся к художнику: — Вы арестованы по подозрению в совершении убийства!

— После смерти Ани мне самому не мил белый свет, но я Аню не убивал! Я ее любил!

— От любви до ненависти не так далеко. Вначале любим-голубим, а потом р-раз — и все! — торжествующе произнес пристав.

— Вы с ума сошли, если меня подозреваете в убийстве! — взвился Александр.

— А это что такое? Не доказательство?! — Пристав указал на шаль, которую урядник положил на стол, и, вытащив револьвер, направил его на художника.  — Не исключено, что это орудие убийства,  — Ступачевская была задушена!

Арсений с ужасом посмотрел на шаль, затем перевел взгляд на гнусного убийцу. Его переполняла ненависть к художнику, бывшему товарищу, он сожалел, что с собой у него нет револьвера. Не задумываясь, он пустил бы его в ход, собственной рукой расправился бы с подлым убийцей, отнявшей жизнь у его любимой!

Открылась дверь, и в комнату вошли двое господ в серых костюмах и котелках.

— Следователь Бирюков Вениамин Сергеевич,  — представился тот, который был ниже ростом и, судя по седине на висках, постарше. — А это мой помощник, письмоводитель Сингаевский Ефим Егорович.

— Становой пристав, поручик Лубковский Николай Иванович! — горделиво назвал себя пристав.  — Быстро вы доехали, однако еще быстрее мы раскрыли это преступление. Перед вами убийца,  — он указал на художника.  — В его комнате в присутствии понятых нашли шаль Анны Ступачевской. Возможно, она является орудием убийства. Ля финити комеди!

— Убийство — это не комедия, а трагедия, и счастливого конца быть не может. Вы задержали всего лишь подозреваемого, а окончательный вердикт вынесет суд на основании результатов следствия,  — сухо произнес Бирюков.  — Ну, так что вы имеете мне сообщить? Излагайте по порядку! На месте преступления я уже был — ваши помощники натоптали там, как стадо коров! Почему тело убиенной передали ее родителям без вскрытия местным врачом?

Пристав пояснил с недовольной миной:

— На этом настаивал родитель, господин Ступачевский, очень уважаемый человек, да вы его должны знать — он служит в уездной управе.

— Кого я знаю или не знаю, к делу не относится! Вы обязаны были действовать в соответствии с имеющимися инструкциями, а вместо этого занимаетесь бог знает чем! Я вынужден буду доложить обо всем уездному исправнику!

Пристав побагровел, выслушивая щуплого следователя, нависая над ним скалой, но сдержался, не позволил себе гневных реплик. Вместо этого он весьма толково рассказал все, что ему было известно о случившемся.

Ранним утром крестьянин Федор Гарбузенко, проживающий в селе Власовка и работающий во дворце Тарновских помощником на кухне, спешил в усадьбу. Перейдя дамбу, он услышал злобную грызню собак — в последнее время в округе их развелось несметное количество.