|
Это непоколебимое знание высокого и главного предназначения человека — познавать новое. Именно это влечет ефремовских героев в тайгу, пустыни, горы, космические дали. Лик неизвестного может быть страшным. Как олгой-хорхой в монгольской пустыне. Как коричневые медузы на Планете Мрака ("Туманность Андромеды"). Единоборство с неведомым требует от человека не меньшего мужества, чем схватка с врагом. Ефремовские геологи и космонавты уходят в поиск, как на бой. Разве не величие человеческого духа воспел Ефремов в "Юрте Ворона"? Не суровое упоение боем? Разве, напрягая последние силы, разбитый параличом, геолог Александров не навстречу смерти ползет, по залитому водой плато Хюндустыйн Эг в раздираемой молниями ночи? Разве ядовитые испарения озера Горных духов или обледенелые пропасти Белого Рога менее опасны, чем пулеметный огонь или штормовое холодное море, по которому рыщет неприятельский рейдер? Целое, как известно, неотрывно от единичного. Этому учит нас философия и простой жизненный опыт. Победа горстки моряков с «Котласа» — это крохотный вклад в грядущую большую победу над врагом, и потому в конечном счете от нее зависит успех всей войны. Ефремовские геологи — не одиночки. Они вступают в смертельное единоборство со слепыми силами природы, имея за спиной всю страну, которая остро нуждается и в новых месторождениях цветных металлов, и в ртутных озерах, и в трубках взрыва, хранящих алмазы. И тем весомее, тем символически обобщеннее предстает перед нами победа, добытая почти на гребне смерти. Масштабы открытия при этом особого значения не имеют. Тайна эллинского секрета и свинцовые руды Хюндустыйн Эг, якутские алмазы и воскрешение картин далекого прошлого, золотой меч и святящиеся краски Нур-и-Дешт — все эти, в принципе далеко не равнозначные вещи, как бы уравниваются между собой величием человеческого подвига, тяжестью усилий, беззаветностью творческого порыва. И потому даже гениальные провидения автора — якутские алмазы или принцип объемного видения, заложенный в современную голографию, — мы воспринимаем лишь как щедрое добавление, которое принесло время. Сами по себе они лежат вне художественной ткани и лишь добавляют несколько новых мазков к портрету Ефремова — мыслителя и ученого, портрету, который еще только предстоит написать.
Галактическая эпопея ("Звездные корабли", "Туманность Андромеды" и "Сердце Змеи"), которую представил многомиллионным читателям Ефремов, стала подлинным литературным открытием. Повесть "Звездные корабли" явилась, как отмечали биографы Ефремова Е. Брандис и В. Дмитревский, только "прелюдией к покоряющей воображение гипотезе Великого Кольца Миров". Ефремов проявил себя убежденным сторонником антропоцентрического взгляда на развитие разумной жизни во Вселенной. Для него совершенно очевидно, что в сходных условиях законы биологической эволюции единообразны и неизбежно приводят к созданию высшей формы мыслящей материи — человека. Ефремов действительно глубоко верил, хотя с равным основанием можно стоять и на диаметрально противоположной позиции, что "форма человека, его облик как мыслящего живого существа не случаен", поскольку "наиболее соответствует организму, обладающему огромным мыслящим мозгом". "Между враждебными жизни силами космоса, — писал он в "Звездных кораблях", — есть лишь узкие коридоры, которые использует жизнь, и эти коридоры строго определяют ее облик. Поэтому всякое другое мыслящее существо должно обладать многими чертами строения, сходными с человеческими, особенно в черепе". Это кредо не только Ефремова-фантаста, но и Ефремова-биолога. Оно красной нитью проходит через его творчество, в той или иной форме присутствует во всех произведениях, написанных после "Звездных кораблей". Вполне закономерно поэтому, что в других звездных мирах посланцы земли встречают жизнь, подобную нашей. |
