— Вы не замечали ничего необычного?

— Меня об этом спрашивали тысячу раз. Конечно, ничего не замечала. Да он бы ничего и не сказал. Это сейчас я понимаю, что он был достаточно скрытным человеком. По прошествии времени все кажется несколько другим.

— Вы были женаты несколько лет. Вы ведь были его второй женой?

— Это тоже имеет отношение к вашему расследованию? — Она потушила сигарету в пепельнице, качнувшись в сторону столика, стоявшего рядом с диваном. И снова обрела прежнее равновесие, застыв в позе Будды.

— Наверно, нет. Но чисто по-человечески мне интересно, когда вы поняли, что он был достаточно скрытным. Через месяц? Через год? Только сейчас?

Она снова замолчала, метнув в него испытывающий взгляд. Потом очень тихо произнесла:

— Вы опасный человек, Кузнецов. У вас очень скользкие и опасные вопросы. Вы все время балансируете на грани хамства и недозволенного любопытства. Но я отвечу и на этот вопрос. Так мне стало казаться только недавно, спустя почти два года после смерти Алексея. У вас есть еще вопросы?

Теперь она действительно переживала. Но он обязан был довести этот разговор до логического конца, выяснить те моменты, которые его волновали. Поэтому он задал следующий вопрос:

— Кто входил в его «ближний круг»? По самым скромным подсчетам, у него было несколько тысяч знакомых, товарищей, приятелей и так далее.

— Мы пытались как-то оградить наших друзей, — заметила женщина, — но всех, кто был близок с Алексеем, вызывали к следователям. Всех без исключения. Я не могу вспомнить человека, до которого бы не добрались сотрудники прокуратуры или ФСБ.

— И тем не менее у него наверняка были среди этих друзей такие, с которыми он был особенно близок, — настаивал Дронго.

— Вам действительно это интересно? — спросила она.

— Иначе я не стал бы вас беспокоить.

— Из самых близких друзей я могу назвать Сережу Монастырева и Аркадия Глинштейна. Но он обычно фигурирует под другой фамилией. Я ее точно не помню. Он пишет свои репортажи под разными фамилиями. Они не очень часто приходили к нам, но я знала, что эти двое были его самыми близкими друзьями. Однако они не имеют никакого отношения к убийству. У обоих абсолютное алиби. И оба слишком сильно переживали, чтобы вы могли их подозревать.

— Вы меня не поняли, — возразил Дронго, — я хочу познакомиться с его друзьями, узнать о нем немного больше, чем обычно пишут в газетах. Я совсем не подозреваю его друзей. Преступление было слишком грязным и слишком громким, чтобы его мог совершить кто-то из обычных журналистов или критиков, составлявших «ближний круг» Алексея.

— Я не понимаю, почему я все еще беседую с вами и не выгоняю вас, — вдруг сказала она, — по-моему, вы перешли все допустимые границы. Сначала меня обманули, сказав, что вы журналист. Потом выяснилось, что вы проводите какое-то частное расследование. И, наконец, во все время нашего разговора вы позволяли себе довольно наглые вопросы. Вам не кажется, что этого вполне достаточно, чтобы мы наконец прекратили нашу затянувшуюся беседу?

— Кажется, — кивнул он, глядя ей в глаза, — только ответьте на мой последний вопрос.

Она молчала, словно ожидая, что именно он скажет.

— Кто, по-вашему, мог быть заказчиком этого убийства? Вы лично никого не подозреваете?

Она не шевельнулась. Просто подняла голову и спокойно сказала:

— Уходите.

Он понял, что больше ничего не стоит спрашивать. Эта была та черта, переступать которую он уже не имел права. Он просто кивнул женщине на прощание и поднялся, направляясь к выходу.