Маленькой Эдите как раз исполнилось три года, когда ее мать после долгой болезни скончалась. Среди прислуги зеркальщика поползли слухи, что Мельцер, который мечтал о сыне, движимый похотью, набросился на свою жену, и ее измученное тело не вынесло этого. Но все это были злые сплетни, и когда Мельцер стал разбираться, все дружно указали на подмастерье Генсфлейша, который и пустил этот слух (впрочем, Генсфлейш абсолютно все отрицал). Нет, Урса просто угасла, как угасает огонек, потому что у него нет сил светить.

Но с тех пор веселая, жизнерадостная девочка, какой была Эдита, начала грустить. Это потрясло ее отца еще больше, чем смерть любимой жены, ставшая для него в своем роде избавлением. Малышка мрачно смотрела прямо перед собой, и ни приветливые слова, ни самые лучшие игрушки, которыми ее буквально осыпал зеркальных дел мастер, не вызывали у нее даже слабой улыбки. Создавалось впечатление, что вместе со смертью матери угасла и жизнерадостность Эдиты.

Не зная, что и делать, Мельцер обратился к Беллафинтусу, магистру с Большой горы, утверждавшему, что любой недуг, будь то болезнь души или тела, имеет естественную природу. Магистр пообещал вернуть Эдите былую жизнерадостность, пояснив, что в этом случае из-за потрясения, вызванного потерей матери, четыре вида влаги – кровь, желтая желчь, черная желчь и флегма – пришли в беспорядок и черная желчь стала преобладать, из-за чего и возникла меланхолия. Этот беспорядок нужно устранить путем направленного вмешательства. Беллафинтус обещал вылечить ребенка за две коровы или за стоимость лошади.

У зеркальщика Мсльцера не было двух коров, не говоря уже о лошади. Такая сумма соответствовала его годовому доходу, Колесо судьбы стремительно набирало обороты.

Подмастерье Иоганн Генсфлейш понял, что мастеру нужны деньги, и предложил помочь ему с выгодным дельцем, которое могло принести больше денег, чем все выпуклые и вогнутые зеркала, вместе взятые. Но Генсфлейш поставил условие: половина прибыли от этой выгодной сделки должна пойти ему, а еще он хотел стать совладельцем мастерской.

Заботы ослепляют – в этом они сходны с любовью. Но когда заботы объединяются с любовью, горем и чувством вины, разум отказывается служить.

Если, так объяснял Генсфлейш своему мастеру, народ готов видеть будущее в выпуклых и вогнутых зеркалах, то этот самый народ можно легко убедить в еще одной таинственной особенности зеркал. Мельцер вопросительно поглядел на Генсфлейша. При всем своем желании он не мог понять, куда тот клонит. Ну, сказал подмастерье, он, Мельцер, шлифовал выпуклые и вогнутые зеркала, в которых наблюдатель причудливым образом кажется больше или меньше, чем он есть на самом деле. Хотя обычное зеркало изготовить гораздо сложнее, оно обнаруживает скрытые достоинства – но только в том случае, если оно гладкое и ровное, словно поверхность воды. Мельцер по-прежнему не понимал. Видите ли, продолжал Генсфлейш, ровное зеркало не только равномерно отражает того, кто в него смотрится, но и обладает тем преимуществом, что способно ловить солнечные лучи и посылать их на большие расстояния. Конечно же, Мельцеру известен этот факт и он знает о возможности посылать солнечные лучи в любом направлении, даже туда, откуда они пришли.

И все же, спросил он, какая польза им от этого волшебства?

Все очень просто, отвечал Генсфлейш, нужно всего лишь уверить людей в том, что эти ровно отшлифованные зеркала способны улавливал, благодать, исходящую от святых мощей, и уносить с собой. Нужно только выбрать место, где каждый год собирается множество паломников…

Мельцер понял, что имел в виду подмастерье. Каждый год между Пасхой и святым Ремигием, как было известно всем, на галерее кафедрального собора в Аахене епископ и его прелат показывали всем нижнюю юбку Девы Марии и пеленки Иисуса.