Броун. А что сталось с этим стрелком? Я готов пройти пешком двенадцать миль, чтобы поглядеть на него.

Рено. Кто знает, может, он и не так далеко.

Моран (крестится). Господь его ведает...

Броун. Где же он? Как с ним повидаться?

Рено. Повидаться? Не всякий, кто хочет, его видит.

Гайон. А бывает и так, что видит тот, кто не хочет. В этом-то и беда.

Моран. Слыхали вы про Оборотня?

Броун. Слыхал кое-что.

Моран. Ну так постарайтесь, чтоб он не повстречался с вами на дороге.

Броун. Как! Этот главарь воровской шайки так хорошо стреляет?

Гайон. Что он вор, это бы еще ничего, но говорят вам, он оборотень.

Броун. Я пошел бы взглянуть на самого дьявола, знай я только, что он стреляет лучше меня. А нет ли у него другого имени — у того, кого вы зовете Оборотнем?

Моран. Его звали Кретьеном Франком, когда он жил еще в этом мире.

Броун. Так, значит, он умер?

Моран (снова крестится). Нет, но он стал волком-оборотнем.

Броун. Что вы меня дурачите? Говорите яснее. И отчего вы так перепугались? Что такое сделал этот человек и почему вы его прозвали Оборотнем?

Моран (тихо). Постойте, пусть пройдет латник сеньора барона... Слушайте: в день святого Николая исполнится два года, как Франк — по ремеслу он был кузнецом — вернулся к себе после того, как дал лекарство лошади моего кума Анрио, и не застал дома жены. Сосед — всегда найдутся такие добрые души — сказал ему, что барон потребовал ее в замок, что она, мол, ему приглянулась; что она, жена Франка, не лучше других и ей-де лестно, что сеньор положил ее к себе в постель. Франк в ответ ни слова. Наконец возвращается она. Он стоял у горна. Видит, как она входит. «А, вот и ты!» — говорит он. «Да!» — говорит она. «Получай», — говорит он и одним ударом тяжелого молота вышибает ей мозги.

Броун. Что ж, молот — доброе оружие... Конечно, после лука.

Моран. Он разбил ей голову, как я разбил бы яйцо. Барон посадил его под замок; он хотел его повесить, но не знаю, уж то ли Франк продался черту, и тот освободил его, то ли он знал слово против замка...

Рено. А я думаю, подмастерье подбросил ему через отдушину напильник и он перепилил решетку.

Моран. Как бы то ни было, но он убежал в лес. Там старый белый волк, которого никак не мог убить отец барона, — старый волк, которому... почитай что больше двухсот лет, его все знают... — словом, этот старый белый волк поглядел на Франка, прежде чем тот его заметил, и Франк сейчас же обернулся волком. Он оброс шерстью и кусает всех, кто к нему подходит. А те, кто от этого не умирает, становятся, как он сам, оборотнями и нагоняют ужас на всю округу.

Гайон. Полгода назад его увидал Этьен Дюре и взбесился.

Рено. Я не думаю, чтобы он был настоящим оборотнем, но он так же опасен. Не больше двух недель назад мы нашли старого лесника Матьё, растерзанного этими дьяволами в клочья.

Моран. Днем у них еще образ человеческий, ночью же они совсем волки и ходят на четвереньках. Не дальше, как вчера, я слышал их вой.

Броун. И вы верите этим бабьим сказкам? Ваш Оборотень — просто храбрый малый, и он из мести пошел в разбойники. Лучше бы он поступил стрелком в какой-либо вольный отряд. Но для этого надо еще посмотреть, как он стреляет.

Моран. Будьте покойны, стреляет он так, что барон никогда не выедет на охоту без хорошей охраны да еще надевает кольчугу под бархатное платье.

Броун. Английская стрела не пробьет только миланскую кольчугу, надетую поверх плотного гамбизона. А ну-ка, выпьем!.. Не очень-то вы любите, как я погляжу, своего барона; везде одно и то же.

Рено. Да, везде. Вот в Жене есть...

Моран. Тсс! Тебя подслушивают.

Броун. С вами обращаются, как со скотом.