«Ивер джонсон» отличался сильной боевой пружиной, был тяжел на спуск. «Ческа збройовка», напротив, пугала легким взрывным характером…

Субанеев никак не мог взять себя в руки, крутил головой, то и дело поглядывал на часы.

Расчет нападающих строился с учетом царящей на перроне общей обстановке суеты и неразберихи вокруг прибывающего состава с делегатами и еще — присутствия высокого начальства двух неподчиняющихся друг другу структур — МВД и КГБ.

— Я сейчас…

Голицын ненадолго вышел из «волги».

У других машин тоже стояли крутые, как он, молодые офицеры спецслужб в штатском. Сойдись они вместе — у них было бы что рассказать друг другу.

Он взглянул на часы

«Сейчас должен дать отмашку Волок…»

Тот появился словно по волшебству. Голубоглазый, в кожаной куртке, без головного убора. Пшеничная копна надо лбом. Коротко перемигнувшись с Голицыным, повернул назад. Волок должен был вернуться к машине, включить двигатель и с этой минуты уже никуда не отлучаться. Сидеть в машине, ждать.

«Все идет, как по графику…»

Голицын не чувствовал ни малейшего волнения.

Происходившее подтверждало его способность спланировать, и, в конечном счете, блестяще провести любую самую дерзкую диверсионную операцию. Недаром им было прочитано столько серьезных книг и по военному искусству и по агентурному ремеслу. Обидно, что ни МВД, ни КГБ, ни ГРУ в свое время не захотели его востребовать.

«Что ж получайте!..»

Волок незаметно кивнул, скрылся в толпе.

Он находился на вокзале уже около часа, пребывая в состоянии некой эйфории. Бродил, смотрел на ментов в форме и в штатском. Их действия были абсолютно объяснимы, знакомы и понятны.

Голицын в своих прогнозаз оказался прав на сто процентов.

Все внимание многочисленного наряда уделялось обеспечению охраны прибывавших делегатов и их вещей. Милицейский коридор протянулся от платформы к месту предполагаемой стоянки депутатских автобусов. Посторонний, действительно, мог приблизиться к народным избранникам разве что по воздуху.

Зато службы вокзала — камеры ручной клади, билетные кассы, особенно со стороны города, наоборот, не были прикрыты, оставались доступны.

Покинув Голицына на стартовой позиции, Волоков с перрона повернул назад, в проход к прирельсовому железнодорожному почтамту. Пассажиров здесь было еще немного: посетители грязноватой шашлычной, кавказцы.

— О, Волок! Е-моё!

Девица, разговарившая с кавказцами — в мужской шляпе, шубке, в белых обтягивавших стройные ноги джинсах и высоких сапожках, развернулась, было, чтобы идти, и едва не врезалась в него.

— То никогда, то на неделю два раза! Ты чего тут?

Волок узнал Ксению.

— За сигаретами. А ты?

— С друзьями… — Она показала на кавказцев.

Оба спешили. Договорили уже на ходу, расходясь:

— Телефон не потеряла? Звони!

— Нет. И ты тоже не пропадай.

Кавказцы не спускали с нее глаз. Ослепительно-белые зубы, ярко накрашенный рот. Верхняя пуговица на груди, несмотря на морозец, — не застегнута.

— Как твои мальчики? — вспомнила. — Виталька?

— Не знаю. Я с того дня их не видел.

— Увидишь — передавай привет.

Внезапно в динамиках вверху громко щелкнуло, полились торжественные звуки «Прощание славянки!»

Оба сразу заторопились.

— До встречи!

— Чао…

Поезд уже катил вдоль платформы.

Поднявшиеся еще затемно номенклатурные пассажиры, как один во всех тамбурах дружно грянули:

— «Да-ра-гая ма-я стали-и-ца…»

Республиканская партийная делегация прибывала в полном составе.