Я в это не верю, мистер... мистер Карелла, да?
– Да, Карелла.
– Я не верю в то, что людям нужно оружие. Если кто-то держит дома пистолет, значит, он собирается им воспользоваться. Верно ведь? Либо против кого-то другого...
– Судя по нашему опыту – да, – сказал Карелла.
– Я где-то читала – еще до того, как Ларри застрелился, я использовала это как аргумент в споре, когда пыталась убедить его избавиться от оружия, – я читала, что очень многие люди, хранящие оружие, рано или поздно используют его против себя. Это правда?
– Да, процент застрелившихся среди самоубийц очень высок.
– Я ему говорила! Но он, конечно, и слушать не хотел. Сказал, что надо быть готовым к самозащите. «От кого? – спрашивала я. – От диких индейцев, что ли?» На нашем острове больше нет диких индейцев, джентльмены. Единственные дикари – это мы сами. – Она глубоко вздохнула и продолжала: – Не надо было оставлять его одного в тот вечер. Он работал над одной особенно сложной картиной и никак не мог найти нужного решения. Он ее раз десять переписывал, но она ему все равно не нравилась. И когда я в последний раз попрощалась с ним, он тоже работал над этой картиной. Я ему сказала, что картина замечательная. Но я видела, что он мне не поверил.
Она снова вздохнула и отвернулась, глядя в окно, откуда открывался великолепный вид на реку Дикс и мосты через нее.
– И наконец он нашел выход в этой мастерской, залитой лучами заходящего солнца: вставил дуло в рот и спустил курок. – Она судорожно вздохнула. – Мой сын, Джерри, был ужасно потрясен всем этим. Тогда-то он и начал пить. После того, как его отец лишил себя жизни.
– Вы сказали, это было два года назад?
– Да, два года назад, двенадцатого мая. Я этот день запомню на всю оставшуюся жизнь...
– И когда ваш сын вам позвонил...
– Да, именно об этом он и говорил. Конечно, он был пьян. Он почти все время был пьян. Он говорил о своем отце, заново переживал тот майский вечер, когда он вошел в мастерскую и нашел его... – Она снова отвернулась. Карелла ждал. Клинг уставился в пол. – Простите, все это еще слишком болезненно. Я уже стара, но я помню, что это такое – любить кого-то больше жизни. А теперь... а теперь это. Джерри... Почти так же, какой...
Она покачала головой и снова прижала платок к глазам.
– Простите...
– Миссис Ньюмен, не говорил ли ваш сын о том, что замышляет самоубийство?
– А разве они об этом говорят? – спросила она. – Разве мой муж говорил об этом? Люди впадают в депрессию – но это нормально. Если они загоняют все свои проблемы внутрь, как можно догадаться, что они замышляют? Вы понимаете, какую боль должен испытывать человек, если он думает о том, чтобы лишить себя жизни? Я просто представить не могу такого страдания. Воля к жизни – такое сильное чувство, что просто нельзя себе представить, чтобы человек... – Она снова покачала головой. – Это немыслимо!
– Вы думаете, ваш сын совершил самоубийство, миссис Ньюмен?
– Я не знаю, что думать.
– Вы не знаете, были ли у него враги?
– Он об этом никогда не говорил.
– Если бы ему кто-то угрожал по телефону или он получал письма с угрозами, вы бы об этом знали?
– Об этом вам лучше спросить у Энн.
– Какие у них были отношения?
– Достаточно хорошие. Принимая во внимание...
– Что?
– Его пьянство. Это, конечно, серьезная проблема. Но они очень любили друг друга, когда поженились, – у Джерри это был второй брак, знаете ли, – и, по-моему, Энн держалась безупречно, принимая во внимание обстоятельства. |