|
Подонок! Я его послал куда подальше. Потом на собрании Лене давали рекомендацию в комсомол. А я и выложил все как было. Мол, шкурник. Гад с двойным дном. Такому бы в полицаи идти, а его в комсомол рекомендуют. Короче, наговорил вгорячах немало. Августина была в обмороке. «Ты, Бурлак, бандит! — так прямо и сказала. — Политический бандит. Хулиган. Очернитель нашего строя. Хулитель высоких достижений». И она сама рассказала всем, какой хороший человек Леня Бреднев. Какие у него чистые и высокие идеалы и дум высокое стремление. Какой он обходительный и преданный. И как все эти качества облагораживают окружающих. Потом она вывела, что некоторым — она не сказала, кому именно, но все и так должны были понять кому — не по нраву честность, прямота, преданность идеям. Если бы я был человеком со стороны, если бы видел золоченый орех только снаружи, не попробовав ядра, я бы слезу пустил от умиления над ее красивыми словами.
Бурлак замолчал. Как он ни бодрился, воспоминания заставили его разволноваться. Полудолин понял состояние комбата и решил сменить тему. Спросил: — Как ты в армию попал? Мечта с детства? Бурлак улыбнулся. Он понял, почему Полудолин уводит разговор в сторону, и был даже благодарен ему за это. — Нет, — сказал он. — О военной службе в то время я не думал. Хотел стать геологом. Но все переменилось быстро. После того собрания со мной разговор завязал наш завхоз Сергей Максимович Петренко. Старик тихий, спокойный. Стулья, скамейки, сад вокруг дома — все на его попечении находилось. А потом я узнал, что в войну он батареей командовал. В кавалерийской дивизии. Орден Александра Невского имел. Таких орденов я что-то немного за свою жизнь видел. Сергей Максимович слушал мое выступление и поддерживал его на все сто. Все годы — от шестого до десятого класса — он во мне развивал интерес к офицерской службе. И преуспел. Наставил, наладил. Он же составил протекцию в военное училище. Представляешь, там его сын начальником был. — Может, кончим вечер воспоминаний? — спросил Полудолин, взглянув на часы. — Уже отбой был. Пора отдыхать. А у меня к тебе еще один вопрос… Беспокойство, возникшее еще днем, не оставляло Полудолина. Причина, как ему казалось, была очень серьезной. После обеда майор зашел в роту капитана Ванина. В канцелярии командир вел «душеспасительную» беседу с солдатом. Тот стоял, на две головы возвышаясь над командиром, смотрел на все сверху вниз, но вид у него был грустный. — О чем разговор? — спросил Полудолин. — Извечная тема, — уныло пояснил Ванин. — Все о «неуловимых мстителях». Рядовой Остальский у нас в них прочно застрял. — Что это значит? — Так у нас говорят. Есть три категории бойцов. Первая — солдаты. Если скажут: «Иванов — солдат», значит, с таким в огонь и в воду. Он не подведет. Вторая — студенты. Эти поначалу сильны больше в теории. Объяснят запросто разницу между первой и второй мировыми войнами. Растолкуют устройство атомной или нейтронной бомбы. Но вот вырыть окоп полного профиля — для них дело мудреное. Однако в первую категорию переходят довольно быстро. Третьи — «неуловимые мстители». Это лапша домашнего приготовления. Жертвы, извините, дамского воспитания. Кавалеры без значка «ГТО». — У меня есть значок, — сказал Остальский упрямо. Должно быть, не раз он утверждал это и теперь не хотел отступать. — Не нужен мне ваш значок, Остальский, — сказал Ванин раздраженно. — Поглядите на себя. Поглядите… Ни силы у вас, ни выносливости. Солдат хлюпнул носом. — Бедная Лиза, да и только, — вздохнул капитан. |
