А мгновением после Кини исчез, хотя не скажу наверняка, был ли он вообще — хлопок дверью, яркий свет слепит мне глаза, отчего я сильно зажмурилась и спрятала лицо на груди у Бена. Мне очень хотелось, чтобы он перестал кричать. Я даже не могла разобрать, что он кричал, у меня просто звенело в ушах. Когда я вновь открыла глаза, Бен больше не обнимал меня, и я запаниковала, пока не увидела его, стоящего рядом. Он безумно жестикулировал, разговаривая о чем-то с мужчиной в белом халате. Но штука, на которой я лежала, куда-то поехала, увозя меня от Бена, и мне отчаянно захотелось спрыгнуть с нее и вернуться к нему. Но единственное, что мне удалось — это чуть-чуть приподнять голову с подушки.

— Бен... — полупрохрипела-полупрошептала я, но он, должно быть, услышал меня, потому что успел повернуться, и мы встретились взглядами, прежде чем дверь захлопнулась, и он пропал из виду. Но я успела заметить, что он, впервые за все те годы, что мы знакомы, был так сильно напуган.

Еще через мгновение моя голова упала на подушку, и великая тьма поглотила меня, отодвигая все остальное, включая даже Бена.

Когда я в следующий раз открыла глаза, у меня было такое чувство, будто моя голова забита ватой. Я лежала в странной комнате, освещенной светом единственной лампы, а за окном лил дождь. Я попыталась припомнить мое самое последнее четкое воспоминание, но на ум приходили лишь какие-то обрывки полузабытых снов и образов.

Я посмотрела вниз и поняла, что в комнате не одна. К моей кушетке, как можно ближе, был придвинут стул, так что колени Бена упирались в её каркас. Голову он положил на руки, сложенные поверх простыни.

Вытянув руку, чтобы запустить пальцы в его волосы, я почувствовала, что в мою вену введена игла капельницы. На лице Бена появилась улыбка, когда он увидел, что я смотрю на него, но меня шокировал его внешний вид. Рану на щеке промыли и наложили швы, но под налитыми кровью глазами были синяки. Волосы его растрепались, а челюсть заросла щетиной. Он выглядел просто ужасно.

— Ты в порядке, — сказал он наконец. — Нож пронзил твое легкое, но ты прооперирована и теперь поправишься. — Он сжал мою руку и взглянул на меня с мученическим выражением лица. Мне совершенно не нравилось то, как он выглядел. Заметив это, он торопливо продолжил: — Я не имел права оставлять тебя после того, как Лиам зачаровал тебя лебединой песней. Прости меня, мне так жаль. Не знаю, как я посмел оставить тебя. И еще, я так ужасно к тебе относился, Боже, ты наверное меня ненавидишь, но я так старался не позволить... я себя чувствовал, будто... А потом я подумал, что ты умерла, Джез. Я думал, что это я убил тебя... — его голос надломился, а потом он разрыдался. Его голова упала на руки, и он еще долго не поднимал её, словно не мог встретиться со мной взглядом. Он продолжал держать меня за одну руку, а я свободной рукой гладила его по волосам и шее. Я не могла сообразить, из-за чего именно он был так расстроен, ведь мы с ним оба живы, и только это имело значение.

Наверное, прошло какое-то время, потому что я осознала, что Бен снова стоит возле моей кушетки и, склонившись, нежно целует мою ладонь, аккуратно держа её в своих руках.

— Спи, моя дорогая, — сказал он тихо, когда увидел, что я смотрю на него. — Я не хотел тебя будить. Все будет хорошо.

Он зашагал к двери. Мне показалось, что его немного пошатывало. Я хотела окликнуть его, спросить, все ли с ним в порядке, и куда он отправился, а еще, когда он вернется. Но чувствовала себя как-то странно, будто во сне, и прежде чем я успела выговорить его имя, он уже исчез за дверью.

Следующим утром меня разбудили солнечные лучи, просочившиеся через стекло. Моя голова уже не была такой ватной, но стоило мне приподняться чуть-чуть, как по телу разлилась боль. Я взволнованно оглядела палату в поисках Бена, но в комнате вообще никого не было, а стул, на котором он сидел прошлой ночью, вернулся на свое законное место возле столика у окна.