– Вы занимаетесь фотографией?

Она утвердительно кивнула.

– Наверное, у вас замечательные снимки. – Он сказал это с полной уверенностью, и она удивилась.

– Почему вы так решили?

– Вы тонко чувствуете, у вас хороший вкус, развита интуиция… Чтобы быть хорошим фотографом, нужны особый склад ума, острый глаз, собранность.

– И я повинна во всех этих грехах? – Как лестно он ее аттестовал! – А знаете, дома меня все зовут вековухой, никаких талантов во мне не видят.

Чарльз возмутился:

– Господи, какая глупость! Никто не желает нас понять, если мы не укладываемся в общепринятые рамки, в этом вся беда. А знаете, у нас с вами одни и те же сложности. Я тоже не могу жениться просто так, без душевной близости и понимания, я никогда и не пытался, после того как… – Она знала, что он имел в виду смерть Шона. – Жизнь слишком коротка, слишком быстротечна, преступление – истратить ее, играя чужую роль, я хочу всегда оставаться самим собой.

– А какой вы? – Настал ее черед расспрашивать его, ведь ей тоже хотелось узнать о нем как можно больше.

– Я не из тех, кто создан для тихих семейных радостей, я кочевник по натуре, только такая жизнь мне по душе, а много ли найдется женщин, готовых меня понять? То есть они делают вид, что ах как глубоко все понимают, а сами начинают заманивать в семейную ловушку. Да это все равно что заманить льва в клетку – ну заманили, а дальше что? Я рожден, чтобы жить на свободе, я люблю свободу, и, боюсь, приручить меня невозможно. – Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой, и ее сердце затрепетало. До чего же он обаятелен! Он снова заговорил, и она всей душой отозвалась на его слова. – И еще мне кажется, я никогда не решусь завести детей, это тоже немалое препятствие, ведь почти все женщины хотят двух или трех. – Она не осмеливалась спросить его, почему он против детей, но он сам объяснил:

– После смерти Шона я понял, что не хочу никого любить так, как любил его. У меня было такое чувство, словно я потерял не брата, а сына, потеря была слишком тяжела. – В глазах Чарльза показались слезы, но он их не стыдился, не ощущал никакой неловкости. – Я бы так же сильно любил своих детей и, случись с кем‑то из них такое, просто не смог бы это перенести. Нет уж, пусть все остается как есть. Я вполне доволен своей жизнью, чего мне желать? – Он горько усмехнулся. – Конечно, мои друзья негодуют. Вайолет считает своим долгом знакомить меня с подругами и приятельницами, так что, когда я оказываюсь в этих широтах, скучать никому не приходится. – Он легонько погладил ее руку. – А вы, мой друг, надеюсь, вы все‑таки рано или поздно выйдете замуж?

– Чтобы выйти замуж, нужно от столького отречься… То, чего я хочу от жизни, несовместимо с браком – в том виде, в каком он у нас существует.

– А дети?

Она тяжело вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

– У меня есть Аннабел. И теперь вот ее сын… дедушка… мне не нужно своих детей.

– Нет, так нельзя, вы не должны жить жизнью других.

Вам слишком много дано, судьба вас слишком щедро одарила.

– Откуда вы знаете? – Казалось, он читает ее душу, как открытую книгу, и ведь ни разу не ошибся. – Вот вы, например, вполне довольны своей жизнью.