Герцога она больше не видела. Во время второго завтрака дворецкий принес ей записку, в которой его светлость извинялся за свое отсутствие и сообщал, что уехал осмотреть дальние фермы поместья. Корнелия сказала самой себе, что он прощается с Котильоном, полагая, что видит его в последний раз.

Как бы сильно он ни любил Дезире, прощание будет тяжелым, ведь Котильон так много значил для него, был частью его жизни и покинуть этот дом было так же болезненно, как ампутировать руку или ногу.

Не появился герцог и за чайным столом, время близилось к вечеру и, проверив цветы, присланные садовниками для большой гостиной, Корнелия отправилась к себе наверх.

Ее ждала Вайолет. Корнелия обняла горничную и поцеловала ее в щеку. Затем она сняла темные очки и положила их в руку девушки.

— Выбрось их, Вайолет. Разбей их, закопай, чтоб я их никогда больше не видела. И наряды из моего гардероба тоже. Упакуй их и отошли в приют. Должен же быть какой-нибудь, где заботятся о бедных актрисах. Я хочу, чтобы вещи отправились туда.

— Ваша светлость! Все хорошо?

— Будет все хорошо, Вайолет.

Глаза Корнелии сияли, когда она повернулась к зеркалу.

После недолгих раздумий она выбрала платье из зеленого шифона, которое было на ней в тот вечер, когда герцог впервые ее поцеловал. В этом плотно облегающем наряде она выглядела воздушной и совсем юной. В этот вечер она смогла надеть собственные украшения: на шее у нее блестело бриллиантовое колье, а в ушах длинные серьги — свадебный подарок Эмили.

— Вы не наденете диадему, ваша светлость? — спросила Вайолет.

Корнелия покачала головой.

— Нет, это не официальный прием, хотя на нем и будут присутствовать их величества. Я хочу, чтобы ты причесала меня, как в последний вечер в Париже, только я потеряла бриллиантовые заколки.

— У вас есть другие, ваша светлость, из гарнитура с диадемой, — сказала Вайолет. — Разве вы не знали?

Горничная подняла бархатную подставочку с установленной на ней диадемой в шкатулке с гербом, и Корнелия увидела, что на дне лежат шесть больших заколок с драгоценными камнями. Они были гораздо больше тех, что она купила в Париже, и когда Вайолет приколола их к волосам, они засияли и засверкали, как звезды, на фоне темных тугих локонов.

Теперь, когда она была готова, сердце ее быстро билось.

На обеих щеках заалело по яркому пятну, но сегодня они появились без помощи косметики. Ресницы — длинные, темные, загнутые — были столь же прелестны, как тогда, когда она подкрашивала их, чтобы подчеркнуть огромные зеленые, с золотыми искорками, глаза Дезире. Только губы не были больше естественными, как у Корнелии в прошлом. Она использовала губную помаду, подаренную ей Рене в Париже, и когда улыбнулась себе в зеркале, красные губы маняще изогнулись, и была в этом женственность и в то же время застенчивость невинного ребенка.

Корнелия была готова, но все равно вниз не спускалась. Наступила минута, которой она так жаждала и в то же время боялась. Ей казалось, она не сможет сдвинуть с места отяжелевшие стопы и не осмелится сделать последний шаг в неизвестность.

— Кареты прибывают, ваша светлость, — забеспокоилась Вайолет.

Наконец Корнелия заставила себя пересечь широкий коридор, куда выходила ее спальня, и остановилась на верхней ступеньке лестницы. Внизу, в огромном мраморном холле, появлялись первые гости. Герцог приветствовал их, через минуту ему предстояло выйти на ступени крыльца, чтобы принять их величества.

Корнелия медленно начала спускаться, положив руку на перила, и от ее шагов только тихо шелестела юбка. Она спускалась все ниже и ниже. Сердце Корнелии так громко колотилось, что она испугалась, как бы его не услышали те, кто стоял в холле; когда до конца лестницы оставалось шесть ступенек, герцог обернулся и увидел ее.