Корнелии внезапно стало холодно. В камине горел огонь, и она протянула к нему руки, вздрагивая. А вдруг он не простит ее за то, что она выставила его в глупом свете? Любовь, которая способна вынести потрясения, беды, лишения, часто увядает при звуке смеха. А вдруг он возненавидел ее за то, что она сделала?

Корнелия услышала, как закрылась дверь в дальнем конце комнаты, но не осмелилась повернуться, не осмелилась взглянуть ему в лицо. Она слышала, как он идет по ковру, медленно и решительно. Как часто замирало ее сердце при звуке его шагов! А сейчас она могла только дрожать. Он подошел к ней очень близко, но голова ее была опущена, она смотрела немигающим взглядом на огонь, от которого, казалось, вообще не шло никакого тепла.

— Это правда… или я сошел сума? — произнес он, и Корнелии показалось, что голос его звучал не сердито, а очень печально.

— Это правда, — заставила она себя произнести через силу.

— Ты Дезире, а Дезире — Корнелия.

— Да.

— Как я мог быть таким слепым?

— Каждый видит то, что ожидает увидеть, — ответила Корнелия словами Рене. — Ты не ожидал увидеть свою жену в «Максиме».

— Безусловно, нет.

Наступило молчание, и хотя Корнелия не смела поднять на него глаз, она знала, что он смотрит на нее, пытаясь найти в ее лице хоть какое-то сходство между двумя женщинами, которые на самом деле были одной.

— Это все очки, те уродливые, отвратительные очки, — наконец произнес он. — И все же я не понимаю. Ты сказала, что ненавидишь меня, и я поверил — но Дезире, казалось, не испытывала ко мне ненависти.

— Я сказала… тебе, что… ненавижу тебя, — заикаясь проговорила Корнелия, — но… это была… неправда.

Она почувствовала, как он окаменел, потом через секунду заговорил тоном, в котором слышалось полное неверие:

— Ты хочешь сказать, что когда выходила за меня, то не была ко мне равнодушна?

— Я… любила тебя, — едва выдохнула Корнелия, но он все равно услышал.

— Господи, бедное дитя, я даже не представлял.

— Да… ты… не знал этого.

— Должно быть, я доставил тебе большое горе.

— Я воображала… что… ты любишь меня.

— Как это было жестоко! Я был слеп, глупец. Ты простишь меня?

— Мне кажется… я уже… простила.

— В таком случае ты не посмотришь на меня? Корнелию вновь охватило чувство паники, но уже без страха — паники от счастья, от желания убежать и скрыться от чего-то такого сильного и властного, что нельзя вынести. И все же она не могла пошевелиться и так осталась стоять с опущенными глазами, а паника постепенно уходила, уступая место новому чувству — робости, той самой робости, с которой женщина капитулирует перед мужчиной.

— Посмотри на меня! — теперь это был приказ, властный и уверенный. Но она дрожала, не в силах подчиниться ему, и герцог повторил: — Пожалуйста, посмотри на меня, Дезире.

В его голосе прозвучала нотка мольбы, и она не смогла больше выдержать. Она откинула назад голову почти с вызовом и взглянула ему прямо в глаза. В их глубине она увидела яркое пламя страсти, сдерживаемой, но все же яростной и властной, как в ту ночь, когда он обнял ее и сделал своей.

— Дорогая моя, моя маленькая возлюбленная, — тихо сказал он. — Почему ты убежала от меня? Почему ты заставила меня вынести то, что я вынес за последние два дня?

— Я должна была… удостовериться, — пробормотала Корнелия.