— Откуда у тебя фамилия Лион?

— Я уже тебе говорил, от одного янки, которого заклеила мать и которому очень хотелось усыновить меня. Он с ума сходил от нее.

— А тебе не кажется, что это не свойственно людям, с которыми обычно имела дело твоя мать?

— Но это все, что я знаю. Может, он был святой, который старался обеспечить себе место в раю.

Лион… Я попытался представить его себе, но мне тогда было года три, и у меня сохранилось только смутное воспоминание о высоком бородаче в военной форме, от которого приятно пахло жевательной резинкой. Этакий добрый великан, с улыбкой склонившийся надо мной. Но что мне до этого Лиона, о котором я не знал ничего, даже имени? Я горел желанием вскрыть конверт. Марта, похоже, догадалась и с улыбкой покачала головой:

— Подождем, пока будем в безопасности.

— Поверни налево.

— Зачем?

— Едем к твоей матери, там безопасно.

Она чуть покраснела, когда я упомянул ее мать, и свернула.

Минут двадцать мы молча ехали под проливным дождем. Дворники отплясывали свой механический балет, а конверт, лежащий у меня на коленях, казался мне живым и тяжелым, как небольшой зверек.

И вот показался дом «матери» Марты. Марта мягко притормозила и поставила машину под прикрытие деревьев. Мы вылезли под дождь и побежали к дому. Я глянул на стену: рабочая у меня была всего одна рука.

— Я не смогу забраться.

— Стой здесь, я тебе открою.

Я спрятался под выступом крыши, пряча конверт на груди под пальто.

Через несколько минут задняя дверь за спиной у меня открылась. Появилась Марта в мокром платье, облепившем ее, о Боже, такое желанное тело… Чтобы забраться на второй этаж, ей пришлось подобрать платье, открыв обтянутые шелком бедра. Я стоял под дождем, как дурак, и смотрел на нее, не чувствуя, что вода затекает мне за шиворот. Марта с насмешливой улыбкой поинтересовалась:

— Что-нибудь не так, сударь?

Я откашлялся, чтобы прочистить горло, и пробормотал:

— Извини, я задумался…

В доме было холодно и мрачно. Барабанил дождь. Мокрые следы Марты отпечатались на слое пыли. Поднимаясь на второй этаж, я поинтересовался, какие узы связывали ее с Жанной Мозер. Она сказала, что та в юности, во время войны, была связной в английской разведке и с радостью согласилась сыграть роль ее матери. Уволенная со службы после окончания военных действий, она сорок лет томилась от скуки.

В комнате все было так, как я оставил. Первым делом я глотнул молока, а потом набросился на шоколад и бисквиты, Марта от них отказалась. Она села на кровать и протянула руку:

— Дай мне конверт.

Я было заколебался, но отдал его. Она сорвала клейкую ленту и извлекла пачку машинописных страниц. Я сел рядом с Мартой, стараясь не прикасаться к ней. Я не хотел своим телом чувствовать ее тело.

У этой рукописи было название, напечатанное большими буквами, а ниже подзаголовок:

ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ Г. ф. К.

Отчет об основных беседах

В общем, это смахивало на повесть, и каждый новый визит представлял собой как бы отдельную главу. А страниц в этой повести было до черта… Я закурил сигарету, которая показалась мне горькой, откинулся на кровати на спину и стал слушать, как Марта читает.

Записки доктора Ланцманна

20 декабря 1984. У меня новый пациент. Грегор фон Клаузен наконец-то решился прийти ко мне не только как к члену бригад Эрреры, но и как к врачу. Я знаю Грегора уже с месяц, и его расстройство весьма обострилось. Я намекнул ему, что без психиатрического лечения очень скоро наступит катастрофа и он просто-напросто не сможет выполнить свою миссию. Этот аргумент оказался решающим.