В общем личность действительно была загадочная и опасная. Но торговец уживался странным образом с двумя противоборствующими силами: каторгой и тюремной администрацией.

С наступлением темноты лавочки и магазины закрылись. Все погрузилось в тишину. Прошел час. Стояла черная ночь. На небе, отягощенном огромными темными облаками, не было ни звезды, ни светлого лучика.

Маленькая, скрытая от людского глаза дверь открылась, из нее бесшумно выскользнули два человека. Они быстро прошли сзади зданий по дороге, ведущей к берегу, и достигли китайской деревни, недалеко от приисков. В тот момент, когда пришедшие появились у первой хижины, от нее отделилась тень. Послышался три раза повторенный свист, очень тихий, потонувший в плеске волн.

Сигнал! Один из незнакомцев прислушался: зи, зи, зи… — так звенит гремучая змея. Затем оба приблизились к неподвижной тени. Обменялись из уст в уста несколькими словами, тихими, как дыхание… И тотчас же два таинственных человека вспрыгнули на велосипеды, прислоненные к дощатой стене хижины, и, по-прежнему невидимые, так же бесшумно отъехали. Странная вещь: они катили по той же дороге, по которой этим утром проезжал в своем ландо комендант с инженером и его приятелем.

Велосипедисты пересекли бухточку Балете по единственному мосту, проехали мимо лагеря Сен-Луи, стремительно промчались в кромешной тьме, оставляя с левой стороны здание, где жили ссыльные, и через три четверти часа достигли бухты Шарвен. За время этой бешеной гонки — четырнадцать километров в час! — они не обменялись ни единым словом. В воздухе повеяло чем-то паленым. Далекий крик обезьяны нарушил тишину и пугавшее одиночество ночи.

— «Пристанище неисправимых», — сказал вполголоса один из велосипедистов, спешиваясь.

— Мы тут одни, да?

— Да! Но наши неподалеку.

— Тогда быстро подавай сигнал, время торопит.

Второй говоривший расстегнул куртку, достал из-за пазухи электрический фонарик и трижды нажал на пружину: кляк!.. кляк!.. кляк!..

Луч света разрезал темноту три раза.

Прошло несколько минут, послышались быстрые шаги. Приблизилась группа людей.

Раздался голос, в котором прозвучал металл:

— Кто здесь?

— Тот, кого вы ждете… добрый товарищ братьев по труду.

— Это ты, Даб? Протяни руку и сделай знак.

— А ты зажги фонарь, чтобы я увидел лица товарищей.

Все это говорилось на мерзком жаргоне, и человек, понявший его, нажал на пружину. Тотчас же вспыхнул пучок яркого света.

Группа осветилась. Примерно двадцать человек с лицами испитыми и мертвенно-бледными, в одежде каторжан, вооруженные ружьями. Под блузами из грубого холста угадывались пояса с патронташами и бронзовыми ножнами…

Слепящий свет погас, и зловещее видение растворилось в темноте.

Голос продолжал:

— Я узнал тебя, Андюрси, мой друг, и тех, кто пришел. Старая гвардия, верные люди…

В кромешной тьме рука сжала руку, прозвучали приветствия, крики радости, дикие, мерзкие.

— А! Даб! Наш дорогой Даб, которого мы уж и не надеялись увидеть!

— И который принес вам свободу. Да, безграничную волю и богатство. О, если б вы знали, друзья, какой капитал! Мечта, сверкание молнии! Нечто невообразимое. Есть чем удовлетворить ваши самые ненасытные, безумные аппетиты. Ибо скоро вы все станете королями золота.

Люди, привыкшие сдерживать свои эмоции, дрожали крупной дрожью. Глухой радостный рокот сопровождал слова незнакомца.

— А теперь поговорим, — продолжал Даб. — Времени мало, дорога́ каждая минута. Сколько вас точно?

— Здесь двадцать.

— А всего?

— Триста пятьдесят неисправимых.