– Да уж, Теренций не мот.

– Жмот он, вот кто! – Поркус, похоже, не на шутку разозлился, еще бы, ведь нынче – а как раз был какой-то праздник – ланиста не отпустил его в ближайшую таверну, вообще никого не отпустил.

Вот Поросенок и злился.

– А ты что молчишь, Вепрь? – повернул голову Капитон.

Капитон (по-латыни «Упрямый») – это была кличка, на самом же деле парня звали Саркеат или что-то вроде, отец его – раб – был родом из Фракии, а, может, из Иллирии или еще откуда, Капитон на эти темы не распространялся, хотя, вообще-то, любил поболтать. Как и Каруссул – но тот сейчас спал, уронив голову на старый рассохшийся стол.

В его – Каруссула – комнате, расположенной на втором (привилегированном) этаже, гладиаторы сейчас и сидели, отмечали праздник, Беторикс уже давно забыл – какой. Да это было и не очень важно, ведь сейчас он мог собой гордиться – попасть в компанию местных звезд было очень и очень непросто для новичка, даже для такого опытного и закаленного, как Галльский Вепрь.

Ланиста Теренций Манус управлял школой методом самых гнусных интриг и кнута, пряник же использовался крайне редко, да и то – для особо избранных, кои вот сейчас здесь и сидели. Будучи от природы жестоким, но очень даже не глупым, ланиста действовал в русле традиционной римской политики – «разделяй и властвуй», поощряя доносительство и разжигая вражду. Все гладиаторы в его школе четко делились по племенной принадлежности, по фракциям, ненавидящим друг друга с такой непосредственной искренностью, с какой могут ненавидеть лишь дети или члены совсем уж отсталых племен. Да и в самих «фракциях» – небольших группках – свободно могли подставить, как немедленно и поступили с Беториксом «братушки»-галлы. Не больше, не меньше, как обвинили в подготовке побега! Нашлись и свидетели, вмиг доложившие обо всем ланисте, который тут же велел заковать недавнего победителя в цепи да бросить обратно в эргастул, где, вообще-то, и днем-то зуб на зуб не попадал, а уж ночью… Вполне можно было двинуть кони и очень даже быстро. Умный и жестокий Теренций это прекрасно понимал и использовал, не подвергая узника никаким иным пыткам – хватало и этой. Ланиста ведь не знал, что Виталий, был вполне привычен к холоду.

Промариновав подозреваемого в эргастуле три дня, ланиста заявился для допроса туда же, правда, оделся тепло – в две шерстяные туники и плащ, подбитый волчьей шкурой. Ухмыльнулся, уселся в принесенное стражником кресло и сразу же взял быка за рога:

– Говорят, ты, п-с-с… склонен к побегу, а?

– К побегу? – Беторикс хохотнул, хотя и вовсе не был сейчас расположен чему-либо радоваться. – А позволь спросить – зачем это мне?

– Ну, не знаю, п-с-с, – несколько озадаченный этим вопросом, Теренций прищелкнул пальцами. – Может тебе, п-с-с… надоело быть в рабстве.

– Ага, ага, – с сарказмом покивал узник. – И как же я из этого рабства выберусь? А только одним путем – своим мечом, вернее – твоим мечом.

– А! – хозяин школы наставительно поднял вверх указательный палец. – Так ты все же хочешь свободы!

Молодой человек пожал плечами:

– Да, не буду скрывать – хочу. Однако не свободы изгоя, бедняка, беглеца – это ведь и не свобода вовсе. А скопить денег – достаточное их количество – я смогу только здесь… если ты, уважаемый Теренций, мне, конечно, позволишь. Махать мечом – ничего другого я делать и не умею. Ты вот можешь представить меня согбенным на полях? Или вот – в какой-нибудь мастерской? Или таскающим на стройке камни? Грязным, в рубище, с вывалившимся от постоянной усталости языком… Да какая женщина на меня взглянет! Ты вот об этой свободе говоришь? М-да-а-а…

– А ты ведь прав, п-с-с! – Ланиста вновь щелкнул пальцами и расхохотался.