То же непрерывное движение толпы,
те же тесно составленные лавчонки и лотки, те же запахи кипящего масла,
пряностей и кожи, те же неторопливо шагающие покупатели и те же зеваки,
забившие все проходы. Каждая улица, каждый переулок имел свою
специальность: здесь, в комнатушке за лавкой, сновал взад и вперед по
станку челнок ткача; тут стучали по железной ноге башмачники; рядом ловко
действовал шилом шорник, а чуть подальше столяр вытачивал ножки для
табурета. Были улицы, где торговали птицей; были улицы, где торговали
травами и овощами; были "кузнечные" улицы, где с оглушительным звоном бил
по наковальне молот и в горне багровели раскаленные угли. Золотых дел
мастера облюбовали себе набережную, которая так и называлась Набережной
ювелиров, и сидели, согнувшись над тиглями.
Узенькая полоска неба едва проглядывала меж деревянных и глинобитных
домов, крыши которых почти соприкасались, так что из окна можно было
свободно протянуть руку соседу, жившему в доме напротив. Земля, за
исключением маленьких островков, была покрыта зловонной грязью, по которой
в зависимости от состояния и положения кто шлепал босиком, кто семенил в
деревянных башмаках, кто ступал в кожаных туфлях.
Широкоплечий человек в белом капюшоне, заложив руки за спину, медленно
брел среди шумливой толпы и, казалось, не замечал тесноты и толчков.
Впрочем, многие прохожие с поклоном уступали ему дорогу, на что он отвечал
коротким наклонением головы. Он был атлетического сложения, белокурые, с
рыжинкой шелковистые волосы падали волнами почти до плеч, правильное,
невозмутимо спокойное лицо поражало удивительной красотой.
Три королевских стражника в голубых камзолах - в руке каждого
красовался жезл, оканчивающийся резной лилией, символом их власти, -
следовали на некотором расстоянии за прохожим в белом капюшоне,
останавливались, когда останавливался он, и шли вперед, когда шел вперед
он.
Вдруг какой-то юноша в узком полукафтане, с трудом сдерживая на сворке
трех борзых, загородил проход в соседний переулок и, увлекаемый сильными
псами, бросился под ноги прохожему, чуть его не опрокинув. Собаки сбились
в кучу и завыли.
- Вот еще нахал! - молодой человек говорил с заметным итальянским
акцентом. - Вы чуть моих собак не подавили. Жаль, что они в вас не
вцепились.
Невысокий, но ладно сложенный юноша лет восемнадцати от роду, со
жгучими черными глазами и тонким овалом лица, теперь уже нарочно загородил
дорогу и выкрикивал что-то басом, стараясь придать себе вид взрослого
мужчины. Кто-то из прохожих взял его под руку и шепнул на ухо несколько
слов. Юноша тут же снял шапку и склонился перед незнакомцем в глубоком
поклоне, в котором чувствовалось уважение, лишенное, впрочем, всякого
раболепства. |