– По крайней мере, тут сухо, – сказал Редж. Дэн молчал.

Они сели на шершавый бетонный пол, привалившись к стене. Спать не хотелось. Отдышавшись, Дэн сказал:

– Ребята называли ту дорогу «жопа». Погода была точь-в-точь как сейчас. И грохот стоял несусветный.

– Забудь, Дэн, забудь.

Церковные часы вдалеке пробили полночь.

– Вот и кончилась Страстная пятница и наступила суббота. – Редж наткнулся промокшим ботинком на что-то легкое и подвижное, на ощупь деревянное. Позже он понял, что это была игрушка, детская лошадка па колесиках.

– А еще там было большое замерзшее озеро и мужчина с четырьмя детьми, умиравшими от голода. Это было на Украине.

– Забудь, Дэн.

Редж задремал. Ему приснились русские великаны. Когда он проснулся, он увидел яркую, почти полную луну, которая отражалась в тусклом металле трактора. Снаружи доносился плеск. Дэна рядом не было. Редж со стоном поднялся и вышел из сарая. Голый Дэн мылся в бочке с дождевой водой.

– Да ты спятил!

– Отмываюсь от рыбного запаха. Чтобы не говорили, что от меня несет, – объяснил Дэн.

– Простудишься насмерть, – чихнув, сказал Редж.

– А ты разведи костерчик в углу. Обсушимся.

Это была дельная мысль, только с топливом проблема. Правда, в углу нашлось немного хвороста и соломы, там же валялась страница из «Дейли миррор» в масляных пятнах. После нескольких попыток Редж запалил бумагу зажигалкой. Потом он вспомнил про деревянную лошадку и, разломав ее, бросил в костер. Дров все равно было мало. Промасленная мешковина больше дымила, чем разгоралась. Редж выглянул наружу и под навесом, куда не добрался дождь, нашел сухой хворост. Он с трудом разжег костер, вновь и вновь чиркая зажигалкой. Огня хватило, чтобы высушить ботинки. Дэн пытался вытереться вывернутым наизнанку пиджаком и одолженным у Реджа носовым платком. Редж взглянул на часы – почти четыре утра. В животах урчало. Надо идти дальше. Дэн на всякий случай затоптал костер. Отмылся он от рыбы или нет, Редж определить не мог.

Через некоторое время они набрели на полуразрушенный дом, в котором, однако, кто-то хозяйничал. Ставни оторваны, окна выбиты, дверь и вовсе отсутствовала. Палисадник вокруг дома обильно зарос бурьяном. Однако изнутри слышались звуки гитары, а из разбитого окна тянуло дымком. Дэн и Редж прошли сквозь заросли сорняков и заглянули в дверь. В камине горел огонь. На полу у камина сидели двое грязных молодых людей и девица. Парень с гитарой повторял один и тот же ми-мажорный аккорд. На вошедших Дэна и Реджа все трое посмотрели без страха, но и без радости. Из темного коридора вышел бородатый старик в джинсах и расстегнутом военном кителе, из-под которого виднелась волосатая грудь. Он кивнул гостям и бесстрастно произнес:

– Покайтесь.

– В чем? – спросил Редж. – Простите, вы не против, если мы немного погреемся и обсушимся у камина? Ночь была долгая и беспокойная.

– Но взойдет заря, и солнце засияет для тех, кто покается. Каждый несет в себе все грехи мира.

Девица с немытыми соломенными волосами громко зевнула. Она была в армейских брюках и застегнутом на все пуговицы дорогом меховом жакете, явно краденом.

– Удалитесь от грешного мира. Воспитывайте в себе смирение. Живите как птицы небесные.

– От меня не пахнет? – спросил Дэн.

– Чуть попахивает рыбой, – принюхиваясь, сказал старик. – А что у вас в сумке, еда?

– Увы, – ответил Редж,

– Ну, что ж поделаешь. Тогда пусть нам Джеффри споет.

Гитарист взял свой бессменный ми-мажорный аккорд и монотонно затянул:

Нам опостылел белый свет,

В нем ничего святого нет.