По окончании отпуска рядовой Джонс 86-й явился на сборный пункт Гвентского королевского полка, откуда его направили в госпиталь снимать гипс. Его признали годным к нестроевой службе – едва сросшаяся ключица может сломаться от ружейной отдачи, – снова посадили на корабль, только теперь до Осборна на остров Уайт, где находился санаторий для офицеров, а там определили на кухню судомоем. Повар-сержант ненавидел свою должность не меньше, чем офицеров, которых должен был кормить. Он плевал в жаркое и стряхивал пепел сигарет в мясной соус. Рядовой Джонс возмущался этим не столько из сочувствия к офицерам, сколько из гордости за профессию.

– Чхать мне на твои нашивки, – говорил он, – ты позор поварского ремесла. Окажись ты в моем собственном ресторане, я надавал бы тебе по шее и спустил с лестницы.

Помощник повара, капрал, хохотавший над безобразиями своего начальника, и другой помощник, тихий, но склонный к истерике парень, контуженный на Марне, не веря своим ушам, с восхищением взирали на рядового Джонса. Сержант не стал строить из себя оскорбленную невинность. Вместо этого он сказал:

– Слушай, парень, я б тебе показал, почем фунт лиха. Только здесь не казарма и гауптвахты нет. – По привычке он плюнул в жаркое. – У всех нервы ни к черту, глянь хоть на него, орет каждую ночь невесть что, война больно затянулась. Если ты думаешь, что стряпаешь лучше, и считаешь, что эти недоноски отличают шампиньоны от резины, можешь завтра меня заменить, а мы с капралом Борроудэйлом чуток отдохнем. По-моему, мы это заслужили.

От негодования рядовой Джонс отшвырнул проволочную щетку которой драил немыслимо грязный котел из-под каши, и выбежал вон, не обращая внимания на рев сержанта: «А ну, вернись, мерзавец!» Он вышел за территорию госпиталя и побрел по дороге, которая вела к монастырю бенедиктинцев. Он не знал, что монахи оказались в этих местах, потому что их изгнали из Соулсми после принятия антиклерикального закона 1906 года. Он любил посидеть на поросшем травой пригорке возле часовни и послушать просветляющее и возвышающее душу песнопение. Монастырь был светлой частью истории, а мрачная часть пытается всеми силами ее затмить. В это время дня в часовне не пели. Мимо прошел монах с раскрытой книжкой в руках и приветственно кивнул. Рядовой Джонс с почтением кивнул в ответ и, к собственному изумлению, произнес:

– Бежавшим монахам были вручены на хранение сокровища британской короны… Простите, забыл, как дальше.

– Откуда вам это известно? – спросил монах и закрыл свой требник.

– Видел в книге, которую читала жена.

– У вас не английский выговор, – заметил монах, говоривший с резким иностранным акцентом.

– Валлийский. Простите мое любопытство. В книге было сказано, что сокровища спрятали, и они там до сих пор.

– Монте-Кассино? В Италии?

– Кажется, так, – сказал Дэвид и добавил: – Сэр.

– Не называйте меня «сэр». Я вам не начальник. Так вы говорите, что в Монте-Кассино хранятся британские сокровища?

– Британские, точнее валлийские. Это сейчас Британия английская, а в те времена короли были валлийцами. Простите меня, я прямо сам не знаю, как это у меня вырвалось. Я, пожалуй, пойду обратно.

– Да, – проговорил монах, качая головой, думая о войне и разрухе. – Монте-Кассино – очень большой и очень старый монастырь. Много тайн похоронено под его плитами. Никто не знает, что там может быть. – И он перекрестил рядового Джонса 86-го двуперстием.

Этот экскурс в историю подействовал на рядового Джонса как успокоительное, и он вернулся в санаторий, а монах все качал головой ему вслед, снова раскрывая свой требник

На следующий день рядовой Джонс сварил овсяную кашу без комков и приготовил рыбные котлеты из консервированной скумбрии и сардин.