С 1917-го по 1920 год (год моего рождения) Британская военная администрация в Палестине выделяла средства на создание инфраструктуры подконтрольной ей территории, в том числе на строительство стального моста через Иордан, в котором участвовал и мой отец. От сионистов всего мира, главным образом Америки, поступали деньги и на другие проекты, но процесс превращения Палестины в современное государство сдерживался арабами. Мое детство в Яффе запомнилось мне шумом, пылью, уличными беспорядками и кровавыми драками между арабами и евреями. Фирма моего отца, находившаяся под Манчестером, в Трэффорд-парке, решила, что ему опасно оставаться в Палестине, и направила его строить железные дороги в Аргентине и Перу, но в 1928 году мы вернулись в Палестину. Именно тогда появился так и не осуществленный проект «Шофин Леципрен»: замышлялся он как шедевр металлоконструкции, самое легкое сооружение в мире. Я помню перестрелки 1929 года у Стены Плача. Именно тогда, несмотря на юный возраст, я понял, что будущее – за терроризмом.

Как вы, вероятно, знаете, Стена Плача названа так потому, что возле нее принято громко читать «Плач Иеремии». Иудеи называют ее Котель Маараби, то есть Западная стена, и утверждают, что это сохранившаяся часть древнейшего Храма истинного Бога, воздвигнутого задолго до того, как Мохаммед оседлал своего первого верблюда. Мусульмане это оспаривают, считая стену и прилегающую к ней мостовую своими святынями. Отсюда и беспорядки. Я видел сжатые кулаки, орущие глотки, а затем и ацетон Вейцмана в действии – именно тогда меня посетила философская мысль, необычная для девятилетнего мальчишки, что все религиозные и политические разногласия есть только повод для уничтожения людей и творений их рук. Главное – крушить. Люди – это сгустки энергии, своего рода ацетон во плоти, и легче всего эта энергия реализуется в разрушении потому, что созидать сложнее, творчество требует умственных усилий и воображения. Поскольку люди, помимо мышц и нервов, обладают сознанием, для разрушения необходимо обоснование, хотя бы ложное. На самом деле это разрушение только ради самого разрушения, но наличие религиозного или светского патриотизма придает ему видимость творческого процесса.

Редж заплатил за чай и завтрак, состоявший из яичницы и жареной картошки. Денег у него водилось больше, чем у меня. Потом мы спустились по Динсгейт к Пиккадилли. На вид – обычные английские молодые люди среднего достатка, хотя ни один из нас двоих не был англичанином. Думаю, что человек может называться англичанином уже только потому, что его родной язык – английский. Редж – варяг, я – еврей, обрезанный, как, между прочим, и многие неевреи. Со времен деда-атеиста семья наша перестала быть религиозной. Мои предки происходят из Средиземноморья, Реджа – с Балтики. Волосы у него были светлые, редкие, высокий лоб рано начал лысеть. Я брюнет, бриться мне приходится дважды в день. Обильная растительность на теле всегда меня раздражала, как всякое изобилие вообще. Мы миновали магазин грампластинок на Пиккадилли, из дверей которого доносилась «Под развесистым каштаном», любимая мелодия короля Георга VI в его бытность командиром скаутов. Я вдруг вспомнил о Рокантене и спросил:

– Читал «La Nausée»?[29]

– Впервые слышу. Автор – француз?

– Француз по имени Сартр.