– Итак, список есть, значит, мы можем собрать всех, кто вчера был в увольнительной, и предъявить их испанской полиции?

– Да, сэр. За исключением сержанта Джонса, разумеется.

– Вот, значит, как его зовут, – сказал губернатор. – Понятно. Ах, как все это неправильно. Так вы предлагаете, капитан, показать им, что мы готовы соблюдать законность и предъявить для опознания всех, кроме того, чьих рук это дело? Это как будто не по правилам?

– Конечно, сэр, – ответил Вудрафф, – но вы не можете отрицать, что сейчас главная наша задача – уничтожать немцев, хотя здесь у нас и немного для этого возможностей, но все равно, война есть война. Сержант Джонс убил врага, и наказывать его за содеянное неправильно. Но я боюсь, что, если мы представим для опознания наших ребят, испанская полиция, скорее всего, возьмет первого попавшегося, лишь бы угодить немцам.

– С юридической точки зрения, – сказал майор Уиллард-Гиббонс, – война тут ни при чем. Испания – нейтральная территория. Один человек пырнул ножом другого человека. Чистой воды убийство. Ему не следовало так поступать. Война ведется по другим правилам. Враг, так сказать, обезличен. Даже если бы один из наших укокошил в Ла-Линеа самого Адольфа Гитлера, правительство Его Величества оказалось бы в весьма неловкой ситуации: убийство произошло на нейтральной территории.

– Думаю, парень не решился бы на убийство, – сказал капитан Вудрафф, – если бы тот не сказал гадость про евреев.

– Кто сказал гадость? – спросил губернатор.

– Убитый немец, сэр, Траутвайн. Он болтал какие-то гадости про евреев, а когда сержант Джонс сказал ему, что женат на еврейке, то в ответ услышал кое-что похуже.

– Сержант Джонс женат на еврейке? – удивился губернатор.

– Да, сэр. Я уверен, что он никогда бы не схватился за нож, если б немец не оскорблял евреев.

– Ну вот, – вздохнул майор Уиллард-Гиббонс, – теперь это уже не убийство противника. Ваш человек убил немца по причинам сугубо личного характера.

– Да, – возразил Вудрафф, – но эти сугубо личные причины напрямую связаны с тем, из-за чего мы воюем с немцами.

– Вовсе нет, – возразил губернатор. – Мы вступили в войну из-за Польши. Мы объявили войну Германии не потому, что немцы убивали евреев. Я имею в виду, что нам об этом ничего известно не было, верно? Конечно, необходимо положить конец уничтожению евреев, как, впрочем, и других народов. Я просто хотел сказать, что антисемитские высказывания – еще не повод кидаться на людей с ножом.

– Мы вынуждены убивать немцев, – сказал капитан Вудрафф. – И мы убиваем их везде и всюду, даже матерей с младенцами. Это тоже не очень-то правильно.

– Как вы полагаете, нам следует поговорить с этим вашим сержантом, – спросил губернатор, – сказать ему хотя бы, чтоб держал язык за зубами?

– Он здесь, сэр, в приемной, – сказал Вудрафф.

– Минуточку, – сказал майор Уиллард-Гиббонс. – Необходимо сделать следующее: все поездки в Испанию должны быть немедленно запрещены. Вы можете сейчас же издать такой приказ?

– Приказы по гарнизону оглашаются в полдень, – ответил губернатор. Он позвонил, чтоб вызвать адъютанта. – Сейчас все сделаем. И еще выставим охрану по всем четырем постам, на всякий случай.

– Я считаю, – продолжил майор, – что мы должны немедленно отправить этого парня подальше отсюда, скажем, в срочную командировку.

– О, господи, – простонал Вудрафф, – это не так просто – организовать срочную командировку. Куда же мы его откомандируем? Если мы отошлем его в Британию, положение может осложниться. Испанское посольство начнет теребить Черчилля запросами о ситуации в Гибралтаре, и отвечать за все придется, вы уж извините, сэр, вам.