|
.. И, воссоединившись с остальной частью национальной сокровищницы, жемчужина вместе с прочими спокойно ждала – король-гражданин Луи Филипп никогда оттуда ничего не брал – пока взойдет на престол Наполеон III и свету явятся прекрасные плечи императрицы Евгении, а затем, после падения империи, сокровища снова оказались в запертом на пять замков большом ящике, хранившемся в одном из подвалов павильона Флоры в Тюильри. Там они и оставались вплоть до 1887 года, когда правительству республики пришла в голову неудачная мысль торговать наследием империи. Знаменитый нагрудник, на котором красовалась «Регентша», купил Жак Россель, который через посредничество Фаберже затем перепродал его князю Юсупову, деду человека, впоследствии прославившегося в Старом и Новом Свете как убийца Распутина. В общем, у этой жемчужины, едва ли не самой крупной из всех известных на сегодняшний день, история не слишком длинная!.. Первое упоминание о ней относится к 1811 году, когда «Регентша» без всякого шума появилась у королевского ювелира Нито, который и предложил ее Наполеону. Но не из небытия же она возникла, и, поскольку Нито не больше, чем самого императора, можно было заподозрить в том, что он на досуге балуется ремеслом ловца жемчуга, совершенно ясно, что он должен был ее у кого-то купить. Вот только у кого? Может, тут вся загвоздка?
Это уже была задача из тех, какие нравились Альдо, хотя сама по себе жемчужина не слишком его волновала, поскольку не принадлежала к числу камней, рожденных земными недрами. Дочь моря, удивительно хрупкая и женственная, она могла раствориться, потускнеть и даже умереть. Ее можно было облупить, то есть снять верхний слой, чтобы из-под него она засияла еще лучше. Словом, она не была вечной, в отличие, к примеру, от алмаза, чье нерушимое великолепие приворожило его навсегда. Кстати, те бриллианты, что окружали «Регентшу», были хоть и мелкими, но очень красивыми, и Морозини долго ласкал и поглаживал нежную плоть жемчужины, так гармонирующую с женской кожей, проводил пальцами по тонким граням камней, своим мерцанием подчеркивавших блеск перламутра. Но что же ему с ней делать, если того человека, который считал себя ее владельцем, больше нет на свете? Ни на одно мгновение он не соблазнился мыслью купить жемчужину или попросту оставить ее у себя. Роскошное украшение его совершенно не привлекало, и на то у него были достаточно веские личные причины. Как истинный венецианец, он ненавидел Наполеона, – разве генерал Бонапарт не уничтожил Светлейшую республику, разве не сжег он на площади Сан-Марко Золотую книгу, куда были вписаны самые великие семьи, не говоря уж о краже бронзовых коней, украшавших собор? Его также оставляла равнодушным мысль о том, что жемчужина сияла на пышной груди Марии-Луизы, которую Альдо считал не более чем индюшкой с непомерным сексуальным аппетитом. К тому же чудесное украшение принадлежало к числу тех, которые на языке скупщиков краденого называются «красными драгоценностями». То есть к числу тех, из-за которых пролилась кровь. С течением веков такое случалось со многими историческими драгоценностями, но время шло, и они успевали «остыть» – по терминологии все тех же скупщиков! – а «Регентша» была запятнана совсем свежей кровью несчастного Петра. Утомленный ночной экспедицией, Альдо позволил себе вздремнуть пару часов, после чего проделал водные процедуры, заказал основательный завтрак, проглотил его до последней крошки круассана, побрился, оделся, вышел из гостиницы через дверь, ведущую на Вандомскую площадь, отказался от Услуг таксиста и пошел пешком. Погода стояла сухая и холодная, вполне подходящая для прогулки. Да и идти пришлось недалеко – всего-навсего на угол площади и улицы Мира, где находилась лавка Вобрена. Но самого его на месте не оказалось. Над великолепной коллекцией мебели, ковров, картин и безделушек, принадлежавших по преимуществу французскому XVIII веку, на котором специализировался Вобрен, царствовал полном одиночестве элегантный старый господин, откликавшийся на фамилию Белей. |
