— Может быть, она нездорова?

Мэри задумалась.

— Да. Я заметила, что она в присутствии Мейкписа как бы уходит в себя, если только он не спрашивает ее о чем-нибудь. Создается такое впечатление, что она витает где-то в прошлом и что мысли ее далеко-далеко. Раньше она постоянно вышивала, а теперь даже не прикасается к вышиванию.

— Судя по твоим словам, она очень несчастна.

— Боюсь, что так оно и есть. Но она носит свою боль в себе. Частично это происходит потому, что она не хочет расстраивать нас, но, кроме того, старается проявлять уважение к Мейкпису, что и должна делать жена по отношению к своему мужу.

Затем Мэри почти слово в слово повторила то, что сказала ему о новом владельце Сазерлея Джулия:

— Я считаю, что Мейкпис отвратительный человек, но он заботится о ней, он влюблен в нее и временами просто с ума сходит от ревности, не разрешая ей общаться с другими людьми.

— Может быть, совершая эти ночные прогулки, она вновь чувствует себя свободной, — предположил он задумчиво.

— Да, я думаю, тут дело именно в этом, — согласилась она. — Однако тебе уже пора спускаться в потайную комнату. Возьми с собой кувшин воды, а я прихвачу постельное белье и догоню тебя.

Взяв из комода простыни, она прижалась к ним щекой, думая о том, что скоро он будет лежать на них. Желание охватило все ее существо, она затрепетала. Потом расправила плечи и успокоилась. Осторожно, присматриваясь и прислушиваясь, она направилась к Королевской гостиной.

В потайной комнате Майкл зажег свечу и хотел взять у Мэри белье, но она не позволила ему.

— Мне не тяжело, — сказала она. — Расскажи мне о Франции, пока я буду стелить тебе постель. Ты упоминал в своих письмах Лион. Что это за город?

Он рассказал ей о ткачах, живущих в жалких домиках. Все члены семьи ткали вместе, чтобы успеть выполнить заказ купцов, которые продавали шелк по всей Франции и за рубежом.

Она слышала лишь его милый голос и не обращала внимания на смысл слов, хотя в ее сознании и возникали образы грохочущих станков и маленьких детишек, ползающих под ними и связывающих оборвавшиеся нитки. Мэри разгладила простыню и повернулась к Майклу. Тот держал в руках отрез шелка, расшитого серебром.

— Вот он, лионский шелк. Я купил вам всем по отрезу. Джулия уже получила свой в Оксфорде. Мне кажется, этот шелк подойдет к твоим светлым волосам. Я стал разбираться в таких вещах, после того как занялся торговлей.

Она медленно подошла к нему и прикоснулась к мягкому шелку. Ее лицо сияло.

— Это мне? О, Майкл.

Он накинул отрез ей на плечи, и они оба подошли к зеркалу, висящему на стене. Ночная рубашка Мэри имела глубокий вырез, халат был полураспахнут, так что шелк сверкал на фоне нежной кожи ее тела. Она не могла произнести ни слова, будто вновь онемела. Неважно, что он привез отрезы и другим родственникам. Этот шелк он выбирал для нее лично. Это его подарок ей.

— Тебе нравится? — спросил он. Его взгляд остановился на груди девушки, видневшейся из под ночной рубашки. Мэри источала аромат женщины, которая еще недавно спала мирным сном. Она возбуждала его.

В этот миг она обернулась и увидела в его глазах то, что не могло отразить зеркало. Слова благодарности за подарок замерли на ее устах. Она приподнялась на цыпочках, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в губы.

Он тотчас страстно обнял ее. Они прижались друг к другу. Шелковый отрез упал на пол. Молодые люди слились воедино в жарком поцелуе. Они одновременно двинулись в сторону кровати, возле которой он снял с нее халат и ночную рубашку, а потом сорвал с себя всю одежду. Кровать ходила под ними ходуном. Мэри, лишившаяся наконец невинности, сгорала от наслаждения и никак не могла удовлетвориться до конца.