– Пойдем, Энн! Давай станцуем виргинскую кадриль. Я научу их танцевать по-нашему!

И я выскочила на танцпол. Взявшись за руки с братом и кузиной, мы пустились в пляс под звуки мексиканской трубы, выводившей мелодию «Арканзасского путника».

Я любила танцевать. Любила свободу шимми, абсолютное веселье чарльстона. Я могла до самозабвения подчиняться музыке и ритму, забывая о смущении. Чем больше народу толпилось на танцполе, тем веселее мне было. Мы с Дуайтом налетали на танцующих, спотыкались об их ноги, не обращая на это никакого внимания. Мы всегда исполняли этот незамысловатый танец на днях рождения, когда были подростками. Элизабет обычно терзала фортепьяно, играя какую-нибудь песню Стивена Фостера, а отец и мама, сидя рядом на диване, смеялись и аплодировали нам, словно никогда раньше не видели ничего подобного.

Но с тех пор прошло много времени, мы успели вырасти, пойти в колледж и почти забыть о наших детских забавах. Я благодарно улыбнулась брату за то, что он снова подарил мне незабываемые мгновения. Разбудил ту часть моей души, о которой я уже начала забывать. Он помог мне представить, хотя бы только на несколько минут, что мы снова дома в Нью-Джерси.

Всего лишь мгновение! Я была на середине поворота, одной рукой держа брата за руку, другой приподнимая юбку, когда поймала взгляд полковника Линдберга. Он без улыбки, изучающе смотрел на меня, слегка нахмурившись. Даже с такого большого расстояния – он находился на другой стороне комнаты – я ощутила всю силу его неодобрения. Конечно, я была смешна! Девушка, танцующая детский танец, когда парень, ненамного старше меня, пересек целый океан!

Внезапно моему лицу стало так горячо, как будто в комнату заглянул раскаленный солнечный диск и повис у меня над головой. Выпустив руку брата, я прошептала:

– Ох, Дуайт, какие мы глупые! Мы же не дети.

– Ну и что? Мы просто веселимся!

В это мгновение моя кузина Дикки набросила черную кружевную салфетку на мои волосы и вколола в них розу, а затем подтащила меня к полковнику Линдбергу.

– Ведь правда, полковник, Энн выглядит совсем как сеньорита.

Он рассмеялся. На мгновение я действительно почувствовала себя испанкой в своем красном платье, с загорелой кожей. Я мельком бросила взгляд в зеркало на свои волосы, темные и сияющие, с красной розой, воткнутой в них, и наклонилась ближе, чтобы рассмотреть свое отражение.

Но в зеркале я увидела полковника, глядящего прямо на меня. Он явно чувствовал себя неловко, как будто ему жал воротничок рубашки. Когда наши глаза встретились, он, прищурившись, отвернулся.

– Ох, Дикки! – Я вытащила цветок из волос и бросила его на пол. – Как глупо!

Неловко переваливаясь с ноги на ногу, я ушла с танцпола, а они наверняка смотрели мне вслед с насмешкой. Как же это было глупо – вести себя подобным образом! О чем я думала? Слезы выступили у меня на глазах, я стала пробираться сквозь толпу гостей, а какая-то дама, уставившись на меня выпуклыми, как у рыбы, глазами через стекло фужера, нараспев произнесла:

– Никогда не видела такого красного лица!

Неужели я действительно такая багровая? Я прижала ладонь к щеке и тут же отдернула. Мне показалось, что я прикоснулась к печной дверце. Очутившись наконец в пустой прихожей, я помчалась что есть духу, сама не понимая куда и в конце концов очутилась на черной лестнице. Спотыкаясь, я поднялась на второй этаж и стала носиться от комнаты к комнате, как бильярдный шар. Я была совершенно потеряна. Все двери выглядели совершенно одинаково. Господи, как же мне найти свою комнату? Как же я мечтала в эту минуту очутиться дома! Чтобы никогда не встречать полковника Линдберга – такого самодовольного, такого высокомерного! Каким надменным взглядом он смотрел на меня, как будто был Калвином Кулиджем или самим господом богом.