Подчиняясь страстному желанию понять себя, она села, прислонившись к подушкам, и стала припоминать всю свою прошлую жизнь.

Ее мать в молодости была католичкой и часто рассказывала ей, как свободно и легко бывало у нее на сердце, когда она могла поверить третьему лицу все, что может тревожить сердце женщины, и услышать из уст служителя Бога, что теперь она, уверенная в прощении, может начать новую жизнь. «Теперь нам тяжелее, — сказала ей мать перед ее первой конфирмацией, — мы, реформированные, должны ограничиваться собой и нашим Богом, мы должны совершенно очиститься перед Ним и самими собою, прежде чем приступим к вечерне Господней. Конечно, этого совершенно достаточно, так как раз мы открыто, без утайки, признаемся в глубине своей души перед Вышним Судьею во всем, что удручает нашу совесть делом ли, или мыслью, и если мы чистосердечно раскаемся в этом, то мы можем быть уверены в получении прощения, благодаря страданиям Спасителя».

И вот Мария сосредоточенно приготовилась к такой безмолвной исповеди и строго и беспощадно разбирала свое поведение. Да, она увидела, что сама слишком мало понимала себя, что она много требовала и мало давала. Вина была осознана, и теперь должно было начаться исправление.

После этого самоанализа у нее снова стало легко на сердце, и, когда, наконец, она отвернулась от пробивающегося рассвета, желая заснуть, она наслаждалась мыслью о дружеском привете, которым она встретит утром Питера. Она уснула, а когда проснулась, муж уже давно покинул дом.

Как и всегда, Мария прежде всех других дел привела в порядок кабинет Питера, и при этом бросила дружелюбный взгляд на портрет покойной Евы. На письменном столе лежала Библия, единственная книга, которая не относилась к его непосредственным занятиям и которую любил читать муж. Варвара также черпала из нее иногда утешение и ободрение; она использовала ее и как оракула: когда занимал ее какой-нибудь вопрос, она раскрывала Библию и клала палец на определенное место. По большей части это место имело самостоятельное значение, и так, как оно предписывало, Варвара обыкновенно и поступала, хотя и не всегда. Так и сегодня она оказалась непослушной, ибо на ее вопрос, решиться ли ей, не обращая внимания на окружающих город испанцев, послать своему сыну, морскому гёзу, мешок с разными гостинцами, она в ответ получила слова Иеремии: «И возьмут у них их хижины и стада, и будут они лишены своих палаток, всех припасов и верблюдов». Тем не менее мешок был доверен рано поутру одной вдове, которая, согласно с требованием ратуши, задумала уехать со своими подрастающими дочерьми в Дельфт. Может быть, как-нибудь ее подарок и доберется до Роттердама: ведь всякая мать постоянно ожидает какого-нибудь чуда для своего ребенка…

Прежде чем положить Библию на место, Мария раскрыла тринадцатую главу первого послания Павла к коринфянам, где говорится, что имело для нее особенную ценность, — о любви. Там говорилось: «любовь долго терпит, милосердствует; любовь не завидует» и далее: «все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит».

Будь милосерд и долготерпелив: на все уповай и все терпи — вот обязанность, которую налагала на нее любовь.

Когда она закрыла Библию и собралась идти к Хенрике, Варвара ввела к ней Яна Дузу. Молодой дворянин был закован в латы и гораздо более походил на воина, нежели на ученого или поэта. Он безуспешно искал Питера в ратуше и надеялся найти бургомистра дома. Один из посланных им к принцу вернулся, и притом с письмом, в котором освободившаяся после гибели Аллертсона должность главнокомандующего передавалась ему. Он должен был взять на себя командование не только городскими солдатами, но и всеми вообще вооруженными силами. Он принял это назначение с радостной готовностью и просил Марию передать об этом ее мужу.