Изменить размер шрифта - +
И прежде всего им присуща одна фундаментальная добродетель — они не умеют говорить. Среди всех этих существ Нид самый отважный и самый преданный. Так что мне хотелось бы, чтобы и вы доверяли ему.

Верран неохотно посмотрела через плечо на ковыляющее за ними неуклюжее создание.

— Я постараюсь, милорд. А что, людей в качестве слуг вы не держите?

— Не держу.

— Вы бы не могли доверять им?

— Они бы не могли доверять мне. Но это не имеет никакого значения. Предрассудки простолюдинов меня не заботят.

— А предрассудки знати?

— Лишь изредка.

— Следовательно, человеческое мнение вообще не слишком интересует вас?

Фал-Грижни задумался над вопросом.

— Самыми примечательными чертами человека являются ум и изобретательность. Поэтому люди представляют для меня определенный интерес, хотя взятые вкупе они, разумеется, отвратительны. Ум человека служит ему для усовершенствования в его пороках, а изобретательность помогает проявлять свою жестокость во все более изощренных формах. Иногда мне попадаются исключения из этого правила, но это бывает редко, крайне редко.

— Это любопытно, милорд. А вот на мой взгляд и исходя из моего личного опыта, люди, как правило, бывают добрыми и хорошими.

— В вашем возрасте я и сам так думал.

— Но… у вас что же, совсем нет друзей?

— За всю мою жизнь у меня было только трое друзей. Один умер еще мальчиком. Другой был убит разъяренной чернью менее полугода назад. С третьим я по-прежнему дружу.

Верран было трудно и понять, и представить себе такое, потому что у нее самой имелись десятки друзей и подружек и она в них души не чаяла; по крайней мере, так обстояло дело до ее замужества. Она исподтишка посмотрела на мужа. Выражение его лица было даже трезвее всегдашнего, и она лишний раз удивилась тому, что великий Фал-Грижни удосуживается отвечать на ее детские вопросы. Хотя, возможно, статус жены и обеспечивал ей определенные привилегии. Ей и в голову не приходило, что ему, не исключено, нравится держаться столь свободно и раскованно, не тая своей антипатии к расе людей, представителем которой он все-таки являлся.

— А тот, кого убили, случайно, не был Рев Беддеф? — не без опаски задала Верран очередной вопрос.

Рев Беддеф был высокопоставленным чародеем в Совете Избранных; на него набросилась разъяренная городская толпа. Его заковали в цепи и сбросили с крепостной стены Вейно в стремнину.

— Это был он.

— Какая чудовищная история! Я так и не поняла, как такое вообще могло случиться? И за что люди так ненавидели его?

— Его ненавидели, потому что в городе систематически распускали слухи, согласно которым Рев Беддеф и многие другие члены Совета Избранных использовали Познание для того, чтобы внушить герцогу Повону мысль о необходимости повысить налоги. В ту пору чернь особенно разъярилась и потребовала жертву, чтобы выместить на ней собственное разочарование. А Рев Беддеф, как никто другой, подходил на роль этой жертвы. Таким образом, гнев низов был отвлечен от настоящей мишени.

— Но это же не принесло никому никакой выгоды! О чем только люди думали?

— Люди, мадам, вообще не думают. Время от времени они действуют, и происходит это, как правило, по призыву того, кто стал — пусть и совсем ненадолго — их вожаком. В данном конкретном случае толпу призвали к насилию личные враги Рева Беддефа, которые являются также и моими заклятыми врагами.

— Вы хотите сказать, лорд, что такое может случиться и с вами? На вас могут напасть на улице?

До сих пор ей и в голову не приходило, что Грижни может оказаться уязвимым, как самый обыкновенный смертный. От него так и веяло неприступностью и неуязвимостью.

— Это не исключено, — безучастно ответил он.

Быстрый переход