|
. Ты ничего не знаешь… И ничего не понимаешь… Какие еще катушки… Чепуха… — прошептал Вовка. — Все такая же… И я тоже ничего не знаю… Это нормально. Так и должно все быть, длиннушка… — Он неторопливо снял с нее халат. — Мы должны были, просто даже обязаны сделать это намного раньше… Теперь нужно наверстать упущенное… И мы его наверстаем… Обязательно!.. У тебя ледяные ноги… Ты что, так замерзла? У нас тепло… Да еще после горячего душа… Успокойся, мышонок!.. Поцелуй меня… Ты не разучилась целоваться за это время?.. За время без меня… Какая же ты длинная, просто фантастика!.. Одни ноги метр двадцать!.. Замечательно… Дай мне вот сюда хотя бы одну коленочку…
Вовка коснулся языком ее груди, и сосок затвердел, приподнялся и таинственным, непонятным для Маши образом заставил ее отчаянно вздрогнуть, перебросив желание в самый низ живота, где внезапно ожила мучительная странная боль… — У тебя грудь, как у девочки… Ты не кормила? — У меня не было молока… — Она меня любит… Точно… — пробормотал Вовка, лаская языком правую грудь. — Смотри, как она меня любит… Не то что ты… И вторая тоже… А тебе все равно… Он начал ласкать левый сосок, и у Машки вырвался стон. — Мне больно… Вот здесь… Она прижала пальцы к низу живота. Вовка осторожно отвел их, поцеловал, а потом прикоснулся языком к тому месту, где ныло, тянуло, разрывалось на части… — Мне тоже… — невнятно прошептал он. — Потому что нельзя столько держать себя в рамочках… Это вредно… Когда желание становится законом… Нельзя прожить всю жизнь под контролем своей воли и власти… Есть еще другие законы… Правильные или неправильные, но диктующие иные слова и движения… Володя прижал Машу к себе, стиснул слишком сильно и грубовато, но почему-то именно так было нужно, и никак иначе… Мама, ты помнишь: "Только рядом с ним я чувствовала себя настоящей женщиной…" Он легко, свободно, без всяких усилий поворачивал ее, вертел в руках, словно послушную куклу, игрушку без всякого веса и длины. Так никогда не удавалось накаченному Закалюкину. Маня задохнулась одновременно от безумия своего страшного поступка и отчаянного, никогда прежде не испытанного желания… Ему было невозможно, нельзя сопротивляться, поскольку тогда будет плохо… Почему и что будет плохо — Маша не понимала. В памяти вдруг забили тревогу слова покойного Зотова… Грехи наши тяжкие… Грехи… И она провалилась в свои собственные, новые для нее ощущения, словно девочка, впервые попавшая в постель к мужчине…
12
Они несколько раз замирали, затихали, отодвигались друг от друга… И снова — Маша давно сбилась со счета — возвращались к самому началу, к исходной точке, чтобы опять рвануться от нуля… Казалось, так будет длиться вечно, потому что совершенно непонятно, на сколько у них хватит сил. Подремав несколько минут, Володя вновь осторожно касался Машкиной груди и бормотал свое излюбленное: — А ты любишь Вовку меньше, чем она… Смотри, как она меня любит… И они заново, в который раз, прилипали друг к другу. — Еще… — неожиданно вырвалось у Маши. Она смешалась, испугалась своих темных желаний и закусила губу. Хорошо, что темно… Вовка приподнял лохматую темную голову. — Дай мне минут несколько, длиннушка… — прошептал он. — И я вернусь… А пока можешь меня погладить… Это не возбраняется… "Мы все начнем сначала, любимый мой… Итак…"
Солнце ударило в глаза слишком неожиданно и резко. |
