Когда они вышли на улицу, Лили запрокинула голову, подставив разгоряченное лицо падающим снежинкам, и всей грудью вдохнула морозный воздух.

— Открой глаза, — тихо сказал Куинн.

— Идет снег.

— Я хочу, чтобы ты увидела другое. — Он повернул ее к ожидавшим их саням.

— Ой! — изумленно воскликнула она и засмеялась от восторга.

Сотни алых и белых роз покрывали сиденье, пол, свисали с бортов.

Лили обхватила лицо Куинна обеими руками и крепко поцеловала, не обращая внимания на возмущенные ахи собравшихся вокруг.

Морли с улыбкой смотрел на нее, а она, взяв целую охапку, уткнулась в розы и наслаждалась их чудесным ароматом.

— Но как мы поедем домой? Они же помнутся! И шипы…

— Я приказал их срезать. Если ты почувствуешь хоть один укол, я выкуплю оранжерею и сотру ее с лица земли, — улыбнулся Куинн. Ему было приятно видеть Лили такой счастливой.

Он усадил ее в сани, и, отъезжая от Тернер-Холла, она бросила несколько роз детям, смотревшим, открыв рты, на усыпанные цветами сани.

Было уже темно, поэтому Лили прижалась к груди Куинна, а он крепко обнял ее. Весь мир исчез. Ей казалось, что они наедине в заснеженном саду. Никогда в жизни она не была так счастлива. Лили хотелось сказать об этом Куинну, но тот уже целовал ее, горячая рука, отодвинув цветы, скользнула ей под плащ и легла на грудь. Простонав, Лили подалась ему навстречу, случайно коснулась его ноги и ахнула.

— О Господи! Никогда так никого не хотел, как тебя, — прошептал он.

Когда сани остановились возле особняка, Куинн не стал дожидаться, пока Морли поможет хозяйке вылезти, а сам откинул меховую полость, усыпанную розами, и подхватил Лили на руки.

— Куинн! — выдохнула она и, поняв, что он собрался нести ее в дом на руках, добавила: — Что подумает Крэн-стон?

— А мне наплевать!

Он пронес ее мимо онемевшего дворецкого, поднялся по лестнице, вошел в спальню и захлопнул ногой дверь.

От его поцелуев Лили чуть не лишилась чувств, но через секунду уже сама с жаром отвечала ему.

Не разжимая объятий, они принялись срывать с себя одежду, лишь на миг отрываясь друг от друга, чтобы отшвырнуть какую-нибудь вещь, и снова отдаваясь лихорадочным поцелуям, сводившим обоих с ума.

Пока Куинн торопливо стаскивал брюки, Лили с не меньшей поспешностью сбрасывала корсет. Наконец он подхватил ее на руки и понес к кровати, на которую оба и упали, задыхаясь от страсти. Будто в тумане Лили увидела искаженное лицо Куинна, а в голове у нее билась единственная мысль: она хочет его, хочет! Нетерпеливая рука скользнула между ее ног, и Лили вдруг показалось, что она не выдержит, умрет, но в этот момент Куинн с силой вошел в нее.

Они любили друг друга с безудержной страстью, которую сдерживали долгие недели. Им было не до нежности, этим они займутся позже, а сейчас необходимо утолить безумную страсть, изводившую их столько времени.

Наконец пламя, яростно взметнувшись в последний раз, начало понемногу угасать, и они, не выпуская друг друга из объятий, распластались на кровати.

Почувствовав, что к нему вернулась способность говорить, Куинн взглянул на Лили потемневшими глазами и прошептал:

— О Господи…

Когда у нее перестала кружиться голова, а мир обрел привычные очертания, Лили остановила взгляд на Куинне. Его мокрая рубашка — впрочем, и ее собственная была не в лучшем состоянии — прилипла к телу, волосы слиплись, а выражение лица было такое ласковое, какого она у него еще никогда не видела. Он прижал ее руку к губам, и внезапно Лили захотелось плакать. Никто еще не любил ее, как он, словно она для него — самая желанная на свете.