— У нас его нет, — жестко проговорил он и некоторое время спустя спросил: — Так забирать пузырек или оставить?

— Забирай, — грустно улыбнулась она, — неужели мы все — лишь дети долга?

— Древние говорили: "Живым — живое", не потому что были чересчур жестокими, а потому что понимали: жизнь коротка, и если бог иной раз забирает к себе наших близких, то вовсе не для того, чтобы мы тут же последовали за ними… У каждого на земле свои обязанности.

— Спасибо тебе, — она поцеловала Станислава в щеку, а он вдруг засуетился и, торопясь проститься, напомнил:

— Манеж у нас завтра в десять.

Вечером, укладывая Оленьку спать, Наташа задержала её на руках, жадно вдыхая ни с чем не сравнимый теплый запах детского тельца. Дочка набегалась в парке, с размаху падая на кучи опавших листьев, и сейчас засыпала от усталости, даже не требуя обычной сказки.

— Ты уже вернулась, мамочка? — только сквозь сон пробормотала она.

— Откуда?

— Оттуда…

Наташа с тоской посмотрела на свое супружеское ложе, которое больше не согреет Сашино тело, и сердце её опять сжалось от боли. Как забыть об этом? Как не помнить, если каждая вещь в этой комнате ещё хранит следы его рук?

Но она понимала, что отныне память о любимом ей придется хранить глубоко внутри, ибо горе и плач по умершему отнимают у человека все силы и есть только выбор: посвятить себя или скорби, или жизни…

В эту ночь впервые Наталья Романова воспользовалась своими необычайными способностями не для того, чтобы дать выход энергии, а наоборот, чтобы направить её вовнутрь. И впервые — чтобы лечить не кого-то, а свою больную душу. Она расслабилась, представив себя на даче Астаховых под Кенигсбергом. Вот она лежит в гамаке, а сквозь ветви раскидистой старой груши пробиваются лучи теплого летнего солнца. Где-то внутри её, возле сердца, зажегся огонек, и от него во все стороны потекло живительное тепло. Согрелись холодные пальцы рук, запульсировала кровь на подошвах ног, вокруг всего тела, точно ореол, возник невидимый теплый контур, и из глаз потекли теплые чистые слезы. Будто под солнечными лучами таяла и истекала прочь сдавливающая сердце ледяная глыба. Она заснула с улыбкой на губах и наутро проснулась обновленной и спокойной…

Боже! Что сделалось с Эммой, когда она увидела подходившую к клетке Наташу! Обезьяна вскочила, бросилась к прутьям клетки, метнулась к задвижке, визжала от радости, обнажая красные десны. Казалось, ещё немного, и она заговорит, да что там, закричит: "Где же ты была так долго?!"

Наташа вошла в клетку, и Эмма бросилась к ней, прижалась, подставляя голову. Теперь это вошло у неё в привычку: Эмма хотела, чтобы, лаская, её гладили по голове. И, наконец, больно укусила Наташу за палец. Та стерпела, но пожаловалась:

— Эмма, мне же больно!

И обезьяна тут же принялась зализывать след укуса. Наташа поняла: Эмма хотела показать, что она сердится на свою любимицу.

Когда Наталья Романова переоделась для репетиций и вышла на манеж из-за Эммы она пришла чуть позже, — там уже собрались все участники номера. Товарищи так непритворно ей обрадовались, что она подумала: какое счастье, что у неё есть настоящие друзья! Вдруг некстати вспомнилась ей институтская подруга Надин. И другая — Мария Истомина, которую институтки звали просто Муся. Когда-то Наташа, а тогда Ольга, считала их самыми близкими друзьями, но могли бы они в несчастье так поддерживать ее? Относились бы к ней по-прежнему, узнав, что она стала циркачкой? Неизвестно. Надин, с её изнеженностью и изысканностью, наверное, сморщила бы изящный носик или сделала вид, что они незнакомы…

Но пора было переходить к делу. Идея, которая появилась у Наташи, состояла в том, чтобы уговорить товарищей на участие в аттракционе шимпанзе.