Между пальцами его руки осталась зажатой ампула. Несколько капель жидкости из нее делают человека послушным, вялым, неспособным к сопротивлению.
Ювелир собирался допросить Серафиму, дождаться ее приятеля и убрать всех троих. Тела придется грузить в тесный «Фольксваген». Удобней было бы расположить их в джипе Ювелира, но, идя на дело, убийца не оставлял следов. Его машина спрятана в лесу за полтора километра от дома — соседи не должны видеть визитера, рядом с домом не должно остаться отпечатков протекторов чужой машины.
Планируя операцию, киллер предусмотрел три пути развития ситуации. Во-первых, убийство только блондинки. Во-вторых, убийство и блондинки, и брюнетки. В-третьих, и это самое неприятное, убийство женщин и их гостя. Ювелир видел накачанного бандита, всюду сопровождающего его жертву, знал, что Галина пригласила амбала на выходные, и был готов ко всему.
Первый вариант казался наиболее предпочтительным. Ювелир обставил бы дело просто. Обаятельный Боря кружит голову Симе, флиртует весь вечер, а утром Галя просыпается с головной болью и видит записку на подушке: «Прости, Галя. Он — моя мечта. Сообщи Музе, что мы уехали на курорт. Вернусь через две недели».
Ювелир был мастером таких проделок. Оскорбленная женщина разнесет всюду — гадкая подруга отбила любовника и укатила в гостиницу с видом на море.
Искать Серафиму Мухину начнут через полгода. Записка, которую Женщина в Черном напишет под диктовку дула пистолета, давно потеряется, а Ювелир будет отдыхать в апельсиновой роще».
— И представляете, Василий Иванович умер в тот вечер, когда мы под Рики Мартина выплясывали, — продолжала Галина, поглаживая Борино плечо. — Вот жизнь, одни пляшут, другие… — Зайцева вздохнула и предложила: — Давайте помянем всех усопших.
Борис взял бутылку, но, видимо, вспомнил что-то грустное, остановился и замер, опустив руки под стол.
— От чего умер твой сосед? — спросила я.
— Головой ударился, — разливая компот, ответила Галка. — Ко мне утром милиция заходила, вопросы задавала…
— О чем?
— Не видела ли я кого у квартиры напротив…
Мне захотелось крикнуть: «Я видела! Я видела Бориса тем вечером. Он выходил из квартиры напротив, и на нем были… парик и усы». Крикнуть?
Но я уже испугалась. Безотчетный страх парализовал язык и сделал меня нелепой и искусственной.
Не поднимая глаз, я переставляла, меняла местами вилки, ножи и стаканы. В такой же круговерти сновали мысли.
«Я ошиблась? Я потеряла навыки, полученные в операционном зале? Борис мне просто неприятен? Или привиделся во сне?»
— Давайте, Сима, выпьем водки, — предложил гость.
Он наполнил две рюмки — свою и Галкину, — неловко толкнул третью, где уже раньше была налита водка, и заохал:
— Ой, ой, какой я слон…
— Ничего, я вытру, — сказала Зайцева и положила на лужицу салфетку.
Борис наполнил третью рюмку, поднял свою и сказал:
— Ну, девочки, за тех, кого с нами нет.
Галина резким движением закинула в рот спиртное, сморщилась и потянулась к компоту.
Я Бориса ослушалась. Отодвинула рюмку и со словами: «Никогда не мешаю», взяла стакан с вином. На секунду мне показалось, что в глазах мужчины промелькнуло сожаление. Скорее печальное, чем злое.
Я отвернулась к окну и в его стекле увидела отражение Бориса. Очень спокойно он вылил водку из своей стопки в горшок, где тетя Ася пыталась вырастить дерево из лимонной косточки.
И стало мне так плохо, что расхотелось шевелиться и думать. Мысли бродили где-то на подсознательном уровне. |