— А мой папаша в жизни с ребенком не сидел? — сказала Рэйчел, наливая в кружку кофе из вопиюще гламурного термоса. — Ни одного подгузника не поменял? И как собственных детей зовут, не помнил, пока нам лет пять не исполнилось?

— Ой, я тебя умоляю! — поморщилась Мэй, удивив как Аманду, так, похоже, и саму себя, но тут же восстановила на лице маску жизнерадостного согласия.

Аманда, впрочем, и не надеялась на солидарность; просто, судя по всему, даже Мэй устала от вечного стремления Рэйчел глумиться над своим папашей-австралоидом, который, судя по ее описаниям, разве что не арканил рогатый скот, стиснув лассо зубами, и не рассекал на доске по волнам с банкой пива в руках. Был ли его нос типичной «австралийской картошкой»? Аманда никогда не спрашивала. А торс мускулистым? Или имелось отвислое брюшко? Ни разу не поинтересовалась. Носил ли он на затылке хвост, как у музыканта из джаг-бэнда 70-х? И спросить бы не подумала. Аманда заглянула в себя. Все-таки она к Рэйчел слишком несправедлива. Но порой излишняя несправедливость к кому-нибудь так увлекательна, правда?

— А мой папа отлично ладит с Джеем-Пи, — сказала она. — Он очень добрый. Настоящий отец. Заботливый.

— М-м-м? — как бы ответила на это Рэйчел, наблюдая за молодыми парнями, гоняющими мяч на полянке, выбранной ею для пикника. — Младший брат Джейка Гилленхаля, три часа.

Мэй сморгнула:

— Знаешь, я никогда не понимала, что у тебя это значит. Ты говоришь «три часа» так, словно это направление.

— Но это так и есть, — ответила Рэйчел, указывая направление пальцем. — Двенадцать, час, два, а вон там — три часа. Что тут сложного?

Обернувшись куда нужно, все увидели мистера Три Часа, который — чего Аманда никогда не признала бы вслух — был действительно чертовски привлекателен, хотя довольно юн для нее самой и уж точно чересчур юн для Рэйчел, которая на шесть лет была старше нее. Шевелюра у парня была густой и соблазнительной, как молочный коктейль, и в том, что он осознавал это, сомневаться не приходилось. Даже на таком расстоянии было видно: парню не отказать в самолюбовании, как королеве в снисходительности.

— Могу спорить, этот кричит, когда кончает, — пробормотала Аманда, не осознавая, что произнесла это вслух, пока Мэй не хрюкнула от смеха.

Она обернулась, но Мэй уже вновь остепенилась под взглядом Рэйчел. Хвать телефон — и ну отслеживать дальше местонахождение дочери.

— Они все еще в «Нандо'с»! — объявила наконец Мэй.

— Ну, Марко хотя бы ребенком интересуется? — обронила Рэйчел. — По крайней мере, не раскатывает с новой зазнобой по заграницам? И не забывает о своих обязанностях?

Вилка в руке Аманды застыла на полпути от последних крошек салата ко рту; боль от укола была такой неожиданной, что к глазам подступили слезы. И лишь невероятным усилием воли она не позволила им побежать по щекам.

Потому что все было не так. Точнее — так, да не так. Да, Генри вернулся во Францию и живет теперь с Клодин, но Аманда фактически сама заставила его уехать, изгоняя из своей и Джей-Пи жизни с такой энергией и постоянством, что самой себе удивлялась. Он же звонил Джей-Пи каждую неделю, несмотря на то что навыки общения по телефону у четырехлетнего мальчишки были почти нулевые.