Установив мои преимущества и доказав, что я женюсь на Ванли-Чинг ради ее прекрасных глаз, а не ради прекрасных глаз ее денежного ящика, мы назначили день свадьбы через три месяца и семь дней — именно тогда истекал срок траура по третьему мужу прекрасной Ванли-Чинг.

Она деликатно позаботилась о том, чтобы, храня верность памяти судьи, не заставить меня ждать ни минуты лишней.

XXI

ХОЛЕРА

— Слух о моей грядущей женитьбе на Ванли-Чинг вскоре распространился в Бидондо, и жители города, привыкшие в течение двух или трех лет интересоваться мельчайшими переменами в жизни прекрасной китаянки, по-разному к этому отнеслись. Одни осуждали, другие одобряли, а многие, качая головой, говорили, что первый муж умер через три месяца после свадьбы, второй — через два, третий — через месяц, и мне, чтобы не нарушать стройность этого ряда умерших, вероятно, придется умереть в первую брачную ночь.

Но больше всего этой новостью была потрясена несчастная Шиминдра. Я был к ней так добр, что с некоторых пор она стала надеяться стать моей женой. В минуту отчаяния она призналась мне в своих честолюбивых замыслах; но я легко и быстро доказал ей превосходство Ванли-Чинг, вдовы врача, мандарина и судьи, над ней, вдовой всего лишь обезьяны.

После чего Шиминдра вернулась в прежнее смиренное состояние, честно признавшись, что никогда не должна была из него выходить; зная, что ее соперница потребовала отчета о моих доходах, она ограничилась тем, что умоляла меня не включать в этот список безоар.

Мое состояние и без того было равным и даже превышало состояние моей красавицы-невесты, и я без труда пообещал Шиминдре исполнить ее просьбу; безоар, висевший у меня на шее в маленьком кожаном мешочке, остался нашей общей с Шиминдрой тайной.

Все вечера я проводил у будущей супруги, так что время проходило быстро; я плохо говорил по-китайски, она — еще хуже на хинди и совсем не говорила ни по-голландски, ни по-французски, так что мы объяснялись в основном с помощью жестов, и порой я выражался смелее, чем мог бы выразиться словами; но, к чести прекрасной Ванли-Чинг, должен сказать, она сохранила незапятнанной свою репутацию добродетельной женщины и, подарив мне несколько пустяков, никогда не давала ничего серьезного в счет будущей женитьбы.

И вот наконец день настал.

За два дня до этого у меня был повод для сильного беспокойства: было несколько случаев холеры в Кавите и один или два — в Бидондо; я опасался, что близость эпидемии заставит Ванли-Чинг отложить нашу свадьбу; но моя китаянка оказалась сильна духом, и эти события не оказали на нее никакого воздействия.

Этот великий день был двадцать седьмого октября. Этот день был праздником и для всего Бидондо. С утра у дверей Ванли-Чинг собралась толпа. Моя красавица в четвертый раз проходила по городу в наряде невесты, но горожане не уставали смотреть на нее.

По китайскому обычаю, невеста проходит по улицам в сопровождении музыкантов и певцов. Один голландский ученый, живший в Маниле, сказал мне, что это напоминает греческие процессии: только во время первой свадьбы невеста закрывает лицо покрывалом в знак своей невинности. Когда же она вступает во второй, третий и четвертый брак, то идет с открытым лицом.

Так что мою невесту вели с открытым лицом — к большому моему удовольствию, потому что вокруг себя я только и слышал: «Счастливый Олифус, ну и плут этот Олифус, ох, этот негодник Олифус!»

Все остальное очень напоминало брачную церемонию в Сиаме. Когда жених с невестой договорятся, родители молодого человека преподносят родителям девушки семь ящиков бетеля; неделю спустя жених является сам и приносит еще четырнадцать ящиков; после чего он остается в доме тестя на месяц, чтобы разглядеть невесту и привыкнуть к ней; затем, в тот день, когда должна состояться свадьба, собираются родные и самые близкие друзья и складывают в мешок: кто — браслеты, кто — кольца, кто — деньги; один их них проходит семь кругов с зажженной свечой в руках, а остальные громко поздравляют молодых, желая им долгой жизни и отменного здоровья.