— Вчера я звонила тебе в Вашингтон.

— А я был в Париже. Была пауза в связи. Ты что, не заметила ее? Я был уже на пути сюда.

— На кого ты работаешь?

— Как всегда, на правительство… Финни — ходячий компьютер, он все засекает и хранит в памяти. Ты проговорилась о реставрации Китай-города. Информация тут же была доставлена мне. Я пробежал за тобой весь путь по этим проклятым закоулкам… В результате я спас тебе жизнь.

— Кто кому помог больше, рассчитаемся потом.

— Не ехидничай. И быстрее убирайся из этой страны.

— Меня ждут в Ленинграде.

— Оттуда ты сразу же полетишь домой.

— Это я решу сама.

— Не смей лететь в Ленинград самолетом. Плюнь на багаж, оставленный в «Национале». Финни о нем позаботится. А пока покружимся по Москве. Я куплю нам билеты на ночной поезд.

— Что из этого толку?

— У них нет возможности проверять все поезда. Ты исчезла, ты растворилась в бескрайней России.

— Февраль, кривые дороги, в полях метель…

— Что с тобой? Ты спятила?

— Цитирую русскую поэтессу, которая повесилась.

Длинный день и еще более длинный, растянувшийся на много часов вечер были тягостны. Они меняли такси, останавливались у вокзалов, заполненных мешочниками, подозрительными торговцами, проститутками и нетрезвой милицией. Грег сбегал в кассу на Ленинградском вокзале и на обратном пути едва отбился от цепляющихся за него хищных рук. Русская рыночная экономика распустилась пышным цветом. Менялись шоферы такси, и каждый из них поглядывал на парочку на заднем сиденье с любопытством и жадным вожделением долларовых чаевых. Они наскоро перекусили в одной смрадной забегаловке, переехали в другую на такси, проглотили там что-то совсем несъедобное и наконец на метро уже ночью подъехали к Ленинградскому вокзалу.

Купе международного вагона поезда «Красная стрела» напоминало внутренность коробки от дорогих конфет. Та же безвкусица, только другой материал — бархат и плюш, увядшие цветы в стакане, бронза, зеркала… Две полки были уже застелены. Жара была страшная. Проводники не жалели для иностранцев русского угля.

— Выбирай, где будешь спать? — спросил Грег. — Под потолком или внизу?

— Ты спи внизу. А то свалишься на меня и придавишь.

Это плюшевое жаркое убежище, заставляющее вспомнить о русских клопах, все-таки навевало чувство временной безопасности и даже уюта. Пока Грег вытаскивал из пакетов купленные у таксистов для «прикрытия» заледенелые бутылки с жидкостью, которую граждане СССР чтут, как русскую водку, Натали переоделась в тесном туалете, расположенном между двух купе, в приобретенную на Новом Арбате пижаму. Поезд медленно тронулся с места. Постепенно исчезали за окном городские огни.

— Мы запаслись спиртным на все дни всемирного потопа, — сказал Грег, указав на выставленную на столе батарею бутылок. — Горбачевская борьба за трезвость трещит по всем швам!

Натали промолчала. Она забралась на свою полку и свернулась там калачиком. Грег появился в купе. Он разделся догола в туалете, обернув бедра полотенцем.

— Ты выглядишь, как римский сенатор… без тоги, — заметила Натали.

Она уютно устроилась на верхней полке. Грег срезал ножом пробку одной из бутылок и отхлебнул глоток.

— Не пей в одиночестве! Не нарушай первую заповедь Горбачева! — усмехнулась Натали.

Он приподнялся, чтобы передать ей бутылку, и полотенце упало на пол. Она не могла не увидеть, что его желание пробудилось.

— А теперь шепни мне на ухо, кто за кого в этой проклятой стране.