На Иллариона зашикали. Конец света обещался быть незабываемым! Особенно понравился апостолам план их дружного вознесения на небеса — то есть в вертолет — и отбытие по воздуху в соседний город с последующим дележом добычи.

Только апостол Пантелеймон, затаив в душе недоброе, не радовался предстоящему шоу. «Ага, — думал он подозрительно, — Андрюшка с кассой в вертолет погрузится — и поминай как звали…»

Попутно апостолу Евстихию, известному своей склонностью к поэтическому слову, было предложено сочинить подходящий к случаю гимн с нравоучительным и страшным содержанием. Апостол не стал кочевряжиться и выдал на-гора:

— Тогда надо бы «божественный пьедестал» соорудить, — встряла в разговор доселе молчавшая апостолица Досифея. — Чтобы люди на него только крупные купюры клали.

Фекла неодобрительно сощурилась на бойкую молодайку. Еще ни одного конца света не пережила, а тоже лезет с предложениями…

Однако пророк неожиданно поддержал новенькую:

— Хорошая идея! Накроем золотой парчой стул и водрузим на него вместительную урну для пожертвований. Сверху прилепим табличку «божественный пьедестал» со стрелкой, указующей вниз. И охранять легче, и выглядит оригинально. Народ непременно соблазнится.

— А еще можно буквами указать минимальную таксу — например, сто рублей, — закраснелась от похвалы скромница Досифея. — Чтоб всякую мелочовку не кидали.

— А лучше пятьсот рублей! — встрял Иринарх.

Пророк одобрительно улыбнулся апостольше.

— Далеко пойдешь, Досифеюшка, — ласково изрек он, — чувствуется в тебе деловая хватка.

Покончив с текущими делами, апостолы принялись выпивать и закусывать. В короткое время стол был очищен от последних признаков еды, а пустые бутылки складированы в углу.

А потом подрались апостол Пантелеймон с апостолом Иринархом — парни они были молодые, горячие, Пантелеймону всего-то двадцать два годка, недавно только из колонии, где мотал срок за мошенничество. Пантелеймон крался вокруг стола, сжимая нож, а Иринарх, вооруженный остролепестковой «розочкой», задиристо кричал: «Не подходи, сука, замочу!» Отцы церкви, потеряв лицо, бестолково галдели по углам, боясь разнять драчунов. Пророчица предвкушающе визжала, соседи заинтересованно звонили в дверь, грозя милицией. Досифея спокойно наблюдала за разгоравшимся сражением.

Забияк утихомирил сам пророк.

— Стыдитесь! — воззвал он к забиякам. — Мир вопиет к вам: одумайтесь, олухи, да не будете так бесстыдны! Подумайте, какой пример вы подаете пастве!

Устыдившись, драчуны расцепились. Остаток вечера прошел в благостной тишине: апостолы, выключив свет в квартире, затаились, и подъехавший наряд милиции, не обнаружив обещанного беспорядка, убрался восвояси.

Пока сидели в темноте, Серафим попытался облапать новенькую апостолицу, но та так треснула его по сусалу, что тот благоразумно отстал, переключившись на пророчицу. А Фекла не смела даже пикнуть, шалея от отчаянной смелости апостола и недогадливости Светозарного.

За отъездом милиции святые наблюдали в окно.

— Посмей еще у меня! — Волосатый кулак пророка угрожающе подлетел к носу провинившегося Иринарха. — Выкину из дела, не дожидаясь конца света!

Апостолы стояли, понурив головы. Им было ужасно стыдно. Хотелось еще выпить и подраться. Но они боялись пророка, потому что в глубине души немного верили в его прямую связь с небесами.

Михаил Бог вошел в город со стороны Пригородного шоссе, вынырнув из крошева прилепившихся к городу обтерханных дачек.