Электрический свет в кабинете на мгновение ослепил глаза, и она оступилась.

Габриэль не подхватил ее.

Он говорил, что они должны доверять друг другу.

Она должна верить, что он подарит ей наслаждение.

Он должен верить, что она не прикоснется к нему.

Яркость света в спальне лишь немногим уступала степени освещения кабинета.

Виктория остановилась перед кроватью, теребя пальцами голубой шелк, завязанный на талии.

— Я… раньше не была такой худой.

Фигуры женщин за прозрачными зеркалами, были разных форм и размеров, но ни у кого она не видела таких выступающих ребер, как у нее.

Лицо Габриэля застыло.

— Я не выключу свет, Виктория.

Ее сердце на мгновение остановилось.

— Я не хочу, чтобы ты… чтобы мой вид вызвал у тебя отвращение.

Тень накрыла его лицо.

— Я видел вас, мадмуазель, и уверяю вас, ваш вид не вызвал у меня отвращения.

Как нелепо она себя ведет. Она разделась перед ним в самую первую их встречу. Она стояла обнаженной перед ним, пока мадам Рене снимала мерки, а она спрашивала, как соблазнить мужчину.

Как любить его.

Виктория распрямила плечи. Взгляд Габриэля остановился на ее груди. Ей не нужно было опускать глаза, чтобы знать, как соски впиваются в тонкий шелк.

Она вскинула подбородок.

— Мне бы доставило удовольствие смотреть на тебя.

— Я не ангел, Виктория.

Неожиданная улыбка осветила ее лицо.

— Уверяю вас, сэр, меньше всего я ожидаю увидеть под вашей одеждой крылья.

Габриэль не улыбнулся ей в ответ.

— Но ты надеешься на чудо.

«Габриэль был Божим посланником», — сказала Виктория.

«Майкл был его избранником», — отвечал Габриэль.

К лучшему или к худшему, но французская мадам навсегда изменила жизни двух мальчиков. Цена выживания.

Виктория когда-то верила в сказки, но…

— Я никогда не верила в чудеса, Габриэль.

— Я постараюсь не причинить тебе боли.

Доверие.

Но Габриэль все еще не доверял ей.

Он не доверял ей, поэтому не позволял прикоснуться к себе.

Он не доверял ей, поэтому не позволял увидеть себя обнаженным.

Но она доверяла ему.

— Я знаю, — сказала Виктория дрожащим голосом и скинула с себя покрывало.

Взгляд Габриэля оценивающе взвешивал ее груди. А затем — это сделали его руки.

Виктория собрала все свои силы, чтобы устоять на ногах и не упасть на колени от пронзившего, словно молния, ощущения.

— У тебя красивая грудь, Виктория, — хрипло сказал Габриэль. Она с силой вдохнула в себя воздух, ощущая обжигающее тепло его кожи и грубую ласку мозолистых пальцев.

— Спасибо.

Он провел пальцами по ее ребрам и талии, оставляя горящий след удовольствия.

— Женщины носят корсеты, чтобы иметь такую талию, как у тебя.

— Спасибо…

Его глаза поймали в ловушку ее взгляд.

— Я знаю, каково это — голодать. Тебе не нужно извиняться за то, как ты выглядишь. Не передо мной. Jamais.

Никогда.

Тепло его взгляда и рук обжигало ей кожу.

— У меня нет крема, — задыхаясь, сказала она.

— Тебе он не нужен.

Виктория вдохнула глубже.

— Но ты сказал…

— Сядь, Виктория.

Виктория села на краешек кровати.

Ее взгляд безошибочно остановился на его серых шерстяных брюках, — они оттопыривались.