Он желал знать, что нужно сделать, чтобы заставить Викторию умолять.

Габриэль выпрямился.

— Да, мадмуазель Чайлдерс, он заставлял меня наслаждаться насилием, — медленно сказал он холодным голосом. — Так же как и вы наслаждались, читая письма человека, который терроризирует вас.

Габриэль повернулся к ней спиной — он не мог вспомнить последний раз, когда он поворачивался спиной хоть к кому-нибудь, не важно, мужчине или женщине, — и бросил платье в камин.

Черный дым заклубился в дымоходе.

Габриэль застыл в напряжении.

Если Виктория попытается спасти своё шерстяное платье, он остановит ее.

Он не хотел причинять ей боль. Но ему придется.

— Вы не имели права уничтожать мою одежду, — бесстрастно заявила Виктория.

Она не пыталась спасти платье. Она тоже знала, что он причинит ей боль, если она вмешается.

Право.

У шлюхи нет прав.

Голубое пламя, охватившее коричневый шерстяной рукав, умерло.

— Вы прожили на улицах достаточно долго, чтобы знать, что сила дает право, — прямо ответил он.

— И вы сильнее, чем я.

Ее голос окрасился гневом.

Виктории не нравилось, что ей приходилось зависеть от мужчины.

Габриэль слишком хорошо знал, каково это — быть беспомощным.

— Да, мадмуазель Чайлдерс, — он повернулся к ней, — я сильнее, чем вы.

Зловоние тлеющей шерсти заполнило спальню.

В голубых глазах Виктории искрилось пламя.

— У меня больше нет никакой одежды.

Этого Габриэль мог ей дать сколько угодно.

— Мадам Рене скоро пришлет вам одежду.

Бархат. Шелк. Атлас.

Одежда столь же красивая, как и удобная.

Габриэль сделает все, что в его силах, чтобы подарить ей такую жизнь, в которой она могла бы носить это.

Виктория вздернула подбородок. Ее губы были потрескавшимися, скулы — слишком заостренными, а изгиб рта — слишком ранимым.

— Мне не нужна ваша милостыня.

Нет, такая женщина, как она, не захочет милостыни.

— А чего вы хотите? — тихо спросил Габриэль. Зная ответ.

Ей нужно наслаждение, которое мог принести ангел. Voir les anges. Но нужна ли ей боль, которую мог принести ангел? La petite mort?

— Вы сказали, что поможете мне получить место гувернантки, — твердо сказала Виктория.

Габриэль не ответил.

Он не хотел видеть, как она работает в доме другого мужчины, как ею командует жена другого человека, как она заботится о чужих детях.

Напряжение свернулось кольцом вокруг них.

Страх. Желание.

Сохнущая прядь темных волос блестела золотисто-каштановым цветом в электрическом свете.

— Я не думаю, что гувернантка может себе позволить носить одежду, которую шьет мадам Рене.

Габриэль хотел протянуть руку и прикоснуться к волосам Виктории, ощутить твердость подбородка и тепло ее кожи.

Она не выживет, если останется на улицах, и тем более не выживет, если попадет в руки второго мужчины.

Переживет ли она Габриэля?

Пришло время это узнать.

— Но вы не гувернантка, мадмуазель Чайлдерс, — Габриэль не отпускал взгляд Виктории, — не так ли?

Виктория прочитала правду в его глазах.

Она выпрямила плечи; Габриэль ощутил мимолетное сожаление о том, что ее соски перестали быть твердыми.

— Как вы узнали о моем отце?

— Библиотеки — замечательные заведения, мадмуазель, — вежливо ответил Габриэль. — Даты рождения и смерти членов высшего общества тщательно записываются, что представляет некоторое удобство для широкой публики.