На белой картонной карточке Маделен написала «1000 фунтов по договорённости. Леди Мортенсен». Александр Боуэн знал Дебреттовский справочник пэров и баронетов наизусть, и он помнил каждое животное, которое ему когда-либо приходилось лечить, и, бесспорно, большинство тех счетов, которые были выписаны в связи с этим, и он был уверен, что никогда не слышал о леди Мортенсен и никогда не встречал эту женщину в тёмных очках и пыльнике, которая стояла сейчас перед ним. Но он также не сомневался, что собака — тот самый доберман, которого он не решился усыпить из страха перед тем шофёром — как там его звали — который перевозил животных для Балли.

Прийти его заставило упоминание о тысяче фунтов. Остаться же заставил страх, смешанный с любопытством.

В образовавшемся поведенческом вакууме он выбрал манеру держаться, которая должна была производить на окружающих впечатление, не накладывая при этом на него никаких обязательств. Он быстро и заботливо подошёл к собаке.

— Как он себя чувствует? — поинтересовался он.

— Лучше, — ответила Маделен.

Она протянула ему листы из своего тубуса. И одновременно с этим положила на стол десять стофунтовых бумажек из пачки.

— Я взяла с собой рентгеновские снимки, — сказала она.

Маделен выросла в доме, где женщины покупали мужчин эротикой, взрослые подкупали детей игрушками, дети отвоёвывали у взрослых уступки при помощи истерик или ласки, а вся родня при помощи денег добилась положения в высшем обществе и завоевала место в датской истории. Она с самого детства усвоила тот артистизм, которого требует искусство подкупа. Если бы на лице врача появились малейшие признаки недовольства, она могла бы прикрыть купюры рукой, загладив тем самым это маленькое недоразумение. Но его лицо не выражало никаких сомнений, напротив, оно прояснилось и стало спокойнее.

— Это не рентген, — объяснил он. — Это сканирование при помощи ядерного магнитного резонанса. И это не собака.

— Наш шимпанзе, — объяснила Маделен. — Я, должно быть, прихватила не те снимки.

Врач покачал головой.

— Посмотрите на лобную долю большого мозга, — сказал он. — Центр высших когнитивных функций. Это человек. Но человек, конечно же, крупный.

Его палец скользил по колонке цифр в правой части снимка.

— Объём две тысячи семьсот кубических сантиметров. Необычайный размер.

Он перебрал листки и остановился на одном снимке. Цвета на нём были яркие: рубиново-красные, светло-жёлтые, ярко-синие.

— Это снова он. Электроэнцефалограмма, наложенная на ПЭТ. Не многие в Европе могут это делать. Так откуда, вы сказали, эти снимки?

— Что такое ПЭТ? — спросила Маделен.

— Позитронная эмиссионная томограмма. Ему ввели радиоактивную воду, что приводит к увеличению церебрального кровообращения. А затем остаётся только измерять радиоактивность.

Маделен осторожно взяла пачку и тихо положила ещё одну из купюр Адама на стол.

— Позвольте мне заплатить хотя бы за то, что вы потратили своё время, — объяснила она.

Глаза врача затуманились. Предательский поток рассеянности, воспоминаний молодости и возбуждённого тщеславия завладел им и унёс его с собой.

— ПЭТ, — произнёс он. — Прекрасное пространственное разрешение. Точность до трёх-пяти миллиметров. Но очень мало времени. Не белее девяноста секунд. Именно поэтому его накладывают на энцефалограмму. Можно увидеть всё, что происходит в мозгу, с точностью до миллисекунды. Это невероятно. А это передвижное оборудование.