Она посмотрела на Джонни и собаку.

— Вы будете здесь сегодня вечером? — спросила она. — Да? Не уедете неожиданно назад в Мортон?

— Шахту закрыли в восемьдесят пятом году. В Мортоне не было ничего, кроме шахты. Там нет ничего, к чему бы стоило возвращаться.

13

В этот вечер Адам впервые за пять дней ужинал с Маделен, и, если смотреть со стороны, он был ласков и внимателен.

Но Маделен не смотрела на него со стороны. Она смотрела на него с близкого расстояния, и даже ещё ближе, она смотрела на него изнутри, с точки зрения любовницы, и видела она его отсутствие. Адам, хотя и сидел перед ней за столом, лично к столу не явился. Его сознание осталось в лаборатории с обезьяной.

Эта ситуация не была новой для Маделен. Новым было осознание того, что эта ситуация её не устраивает. Через несколько минут она больше не могла есть и говорить, и не сказала ни слова до тех пор, пока они, поднявшись по лестнице, не оказались перед его комнатами, и он потянулся к ней, а она убрала его руку.

— Исключено, — сказала она.

В это мгновение Адам вернулся в своё тело.

До знакомства с Маделен у Адама был целый ряд романов, которые он в своих воспоминаниях не мог или не хотел отличать один от другого. Ему казалось, что у всех девушек — за двадцать им или за тридцать — были нежные детские голоса и спальни, набитые мягкими игрушками, и что все они мечтали о том, чтобы он оказался ещё одним плюшевым медвежонком, и что когда он, пусть неопределённо, давал им почувствовать своё желание, их охватывала растерянность и паника.

Иначе было с Маделен. С первого раза, как он потянулся к ней, в ней проявилась томная, спрятанная за расслабленностью угроза. Из-под полуопущенных век ока следила за тем, как он стремится приблизиться к ней, и когда она наконец решила ответить ему, ответ её не оставлял сомнений. Против этих неожиданно возникающих и затем бесследно исчезающих мгновений женской страсти у Адама не было антител. Маделен влилась в его вены словно мгновенное заражение крови. После первого вместе проведённого дня он стал больным человеком. Когда она в первый раз отказала ему, болезнь его стала неизлечимой.

Теперь, на площадке лестницы, лицо его на короткое мгновение осветилось ненавистью того рода, которая заставляет совершать убийства. Но сна так и не нашла своего проявления. Чувство это вспыхнуло на какую-то долю секунды, а потом погасло, и вся его фигура застыла, словно стараясь заключить создавшееся положение в эту отвердевшую оболочку.

Тогда её впервые поразила мысль о том, что она для своего мужа — непосильная задача. Чтобы уцелеть после приступов желания вроде тех, что овладевали Адамом, надо было уметь мириться с отказом. Потому что на каждый раз, когда она говорила ему «да», приходилось три раза, когда она поворачивалась к нему спиной, и теперь она поняла, что он не может этого выносить и никогда не мог. Он был победитель, прирождённый победитель, который в ней нашёл самое большое поражение своей жизни, поражение, которое к тому же нельзя пережить раз и навсегда, но которое приходилось терпеть, как циклически повторяющееся уничтожение. Мгновение Адам стоял на месте. Потом он медленно, неловко повернулся и пошёл в свою комнату.

Захлопнув за собой дверь, он подошёл к окну, открыл его и совершил, как он имел обыкновение в таких случаях, первое из ряда убийств.

С первого дня, как только он увидел Маделен, он был одурманен, контужен ревностью. Адам был убеждён в том, что она опасна не только для него, но что она представляет собой угрозу всему человечеству, что каждый мужчина готов пожертвовать своей жизнью, чтобы проникнуть в неё. В соответствии с этим убеждением он сделал себя не только её мужем, но и её телохранителем и евнухом, и если бы он мог заглянуть в её душу, то стал бы для неё и полицией мыслей.