Они оказались здесь, потому что их заставили, или потому что Маделен назначила им свидание, или даже не зная почему. Теперь они смотрели на неё, чувствуя головокружение, словно пассажиры крохотного судёнышка, направляющегося неопределённым курсом в сторону открытого моря.
— Послезавтра, — сказала Маделен, — Адам станет директором Нового Лондонского зоологического парка. На церемонии он будет произносить речь, рассказывая всё, что знает об Эразме. Я была замужем за Адамом. Я знаю, что если пытаешься слишком быстро узнать слишком много, то уничтожаешь то, о чем хочешь что-нибудь узнать. Может быть, нам, собравшимся здесь, удастся переубедить Адама и он всё-таки ничего не скажет.
Она сказала это тихо, но они слушали её, они слышали каждое слово. Дети забыли про собаку, собака забыла про обезьяну, Балли забыл свои кровоподтёки, Джонни забыл свой абстинентный синдром.
— Я решила, что нам следует ему позвонить. Сейчас. И потом каждый из нас по отдельности скажет ему что-нибудь, всего несколько слов. Так что он поймёт, что мы вместе, что наше знание собрано вместе, и что если он будет продолжать, то пойдёт ко дну, его жизнь будет кончена.
Она подняла трубку.
В распоряжении секретарши Адама Бёрдена было два месяца, чтобы всё забыть и прийти в себя, но когда она узнала низкий, хриплый и настойчивый голос в телефонной трубке, то поняла, что хотя она уже и идёт на поправку, но до окончательного выздоровления ей ещё далеко.
— Его нет в городе, — сказала она. — Никто не знает, где он находится. Он уехал со своей сестрой.
Они готовятся к послезавтрашнему дню. Не знаю, чем могу помочь…
Маделен застыла, прижав трубку к уху. Она не попыталась привести какие-нибудь аргументы, она знала, что женщина говорит правду.
— А послезавтра — до того, как всё начнётся?
— Он приедет прямо туда. У входа будет контроль. И разослано двести именных приглашений. Но, может быть, после окончания…
Теперь в голосе секретарши были слёзы.
— После окончания, — сказала Маделен, — будет слишком поздно.
Она положила трубку.
Все смотрели на неё. Она почувствовала их неуверенность. Ей вдруг показалось безумием, что она могла возложить все свои надежды на такую команду, как эта. Дети, собаки, знахари, контрабандисты и алкоголики. Они были неудачниками, а самой большой неудачницей была она сама, она, собравшая вместе эти человеческие обломки. Она опустилась на стул.
Обезьяна положила руку ей на бедро. Сухую, тёплую и совершенно спокойную руку. И она успокоилась, и успокоились все. Спокойствие обезьяны овевало их, словно ласковый попутный ветерок, — время ожидания неожиданно оказалось полезным.
Первой заговорила Сьюзен.
— Боже! — воскликнула она, — Мы с Франком, конечно же, приглашены. У меня есть два приглашения. И мы могли бы достать ещё парочку.
Маделен уставилась на подругу.
— Ты пойдёшь вместо меня, — сказала Сьюзен. — И Джонни пойдёт. И этот господин, с ушибами. И когда Адам увидит тебя — я знаю его, я понимаю в мужчинах — Адам осторожный человек, если ему дать яблоко, он не откусит, пока не получит результаты лабораторного исследования. Когда он увидит тебя…
Все посмотрели на Маделен. Адам Бёрден всю свою жизнь был загадкой для своего окружения. Маделен была замужем за этой загадкой. Теперь они хотели, чтобы она её раскрыла.
Она смотрела прямо перед собой.
— Мне кажется, — сказала она, — что Адама никогда на самом деле не интересовали животные. Они были скорее… чем-то вроде оправдания для него. Когда он увидит там меня, Джонни и Балли, среди зрителей, он поймёт, что для него теперь речь может идти только о том, чтобы хотя бы удержаться на плаву. |