— Нет, я была рада посмотреть им вслед.

Голос Брайана задрожал от злости:

— Такие слова — большой грех для матери.

Ева повернулась к мужу:

— Мы воспитали их из рук вон плохо. Брианна позволяет всем подряд вытирать об себя ноги, а Брайан-младший впадает в панику, если ему нужно с кем-то заговорить.

Брайан присел на краешек кровати:

— Близнецы очень чувствительны, с этим я согласен.

— Подходящее слово — «невротики», — возразила Ева. — В детстве они часами сидели в картонной коробке.

— Я об этом не знал! — удивился Брайан. — И что они там делали?

— Просто сидели и молчали. Иногда поворачивались и смотрели друг на друга. Если я пыталась вытащить их из коробки, они кусались и царапались. Малыши хотели быть вместе в своем картонном мирке.

— Они одаренные дети.

— Но счастливы ли они, Брайан? Не решусь утверждать. Я слишком их люблю, а любовь слепа.

Муж подошел к двери и помедлил, словно собирался сказать что-то еще. Ева надеялась, что он обойдется без театральных заявлений. Этот день эмоционально высосал ее. Брайан открыл рот, но затем, очевидно, передумал, так как молча вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Ева села в постели, откинула одеяло и с некоторым потрясением обнаружила, что до сих пор не сняла черные туфли-лодочки. Она бросила взгляд на прикроватную тумбочку, заставленную почти неотличимыми тюбиками и баночками с увлажняющим кремом.

«Мне достаточно одного», — подумала она, выбрала «Шанель» и по очереди принялась метать остальные склянки в мусорную корзину у дальней стены. Бросала она метко. Давным-давно она представляла Лестерскую женскую школу в соревновании по метанию копья на Играх графства.

В тот день, поздравляя ее с новым школьным рекордом, преподаватель античной литературы негромко сказал:

— Вы настоящая Афина, мисс Сорокинс. И божественно выглядите.

Еве понадобилось в туалет. Хорошо, что она заставила Брайана пробить стену кладовки и устроить при спальне санузел. На их улице эдвардианской застройки они были последними, кто так поступил.

Дом Боберов был построен аж в 1908 году. Так было написано под венчающим его фасад портиком. Номера эдвардианских домов обрамляли выгравированные в камне стилизованные плющ и жимолость. На свете не слишком много покупателей, выбирающих недвижимость из чисто романтических соображений, и Ева принадлежала к числу таких чудаков. Ее отец курил сигареты «Жимолость», и зеленая пачка с узором из дикой жимолости была неотъемлемой частью детства Евы. К счастью, до Боберов в доме жил наследник диккенсовского скупердяя Эбенезера Скруджа, не поддавшийся модернизационной истерии шестидесятых. Дом не затронули новшества: просторные комнаты, высокие потолки, лепнина, камины и крепкие дубовые двери и полы остались неизменны.

Брайан ненавидел дом. Он представлял себя в стерильно-белой кухне у кофемашины в ожидании утреннего кофе. Что за радость жить почти в центре города? Он мечтал о коробке из стекла и стали в духе Ле Корбюзье с видом на природу и чистое небо. Брайан объяснил агенту по недвижимости, что он астроном и его телескопы не справятся с загазованным городским воздухом. Агент, глядя на Брайана и Еву, спрашивал себя, как две столь полные противоположности умудрились пожениться.

В конце концов Ева поставила Брайана перед фактом, что не сможет прозябать в минималистской модульной постройке вдалеке от уличного освещения, что ей требуется настоящий дом. Брайан возразил, что не желает задыхаться в древней рухляди с клопами, блохами, крысами и мышами, где поколениями умирали люди. Впервые увидев эдвардианский дом, он пожаловался, что прямо-таки чувствует, как «легкие заполняются вековой пылью».