Интерполыч строго следил, чтобы пионеры ничего не выносили из столовой: он боялся, что у нас в палатах заведутся мыши (хоть мы не возражали). Тем не менее контрабанда процветала. Ловля рыбы, вызывание гномиков, карточная игра – все это делалось «на хлеб».

Мы с Солнцевым нуждались в хлебе особенно – мы надеялись с его помощью приучить Мою убирать за нас территорию.

Во время «Веселых стартов» я заманила ее за трансформаторную будку, украшенную плакатами: «Не влезай – убьет!» и «Пионер растет смелым».

Моя влюбленно смотрела на бутерброд.

– Видишь пустую бутылку? Неси ее сюда!

Глаза Мои светились преданностью и полным непониманием.

– Фас бутылку! А я тебе хлеба с маслицем дам!

– Моя, ты дура! – кипятился Солнцев. – Тебе русским языком говорят: фас!

Ни уговоры, ни угрозы не помогали: Моя соглашалась приносить только палки, которые мы сами же ей и кидали.

После обеда был скандал. Василь Василич носился, как казнокрад перед проверкой, орал на вожатых, но причину гнева не объяснял.

– Всех повыгоняю! На секунду отвернуться нельзя!

Что случилось, мы узнали, вернувшись к корпусу. У крыльца, виляя хвостом, сидела Моя, а рядом валялась поллитровка, только что привезенная Василичем из сельпо.

Перед родительским днем нас погнали на сбор лекарственных трав. Это называлось «трудовой десант».

– Все организованно выходим на мать-и-мачеху! – кричали вожатые фельдфебельскими голосами.

Интерполыч бегал между отрядами и проверял наличие головных уборов. Моя восторженно носилась за ним.

Солнце в небе, пот на лбу, скука в сердце. По зеленому склону, как жуки, ползли пионеры.

– Кто сдаст меньше всех травы, того не отпустим на родительский день! – подбадривало нас руководство.

Мы знали, что это вранье, но нам все равно было страшно. Родительский день для пионера – все равно что побывка для фронтовика.

– О, буренка! – внезапно заорал Солнцев.

Со стороны дороги на мать-и-мачеховое поле забрела одинокая корова. У нее были большие глупые глаза и шкура, похожая на черно-белую карту. Забыв про все на свете, мы ринулись к ней.

– Назад! Она кусается!

Интерполыч метался, растопырив руки, но мы обходили его с флангов. Мы любим коров! Нам нужно срочно погладить это прекрасное животное! Мы хотим отдать ей нашу мать-и-мачеху!

Корова несколько секунд смотрела на нас, а потом бросилась наутек. За ней, скуля и подвизгивая, понеслись Моя и пионеры. Следом – воющее начальство.

Мы не зря играли в «Зарницу». По всем правилам военного искусства мы взяли корову в тиски и прижали к реке. Спасаясь от дураков, она запрыгнула на стоящий на берегу трактор и замычала, вызывая подмогу.

– Ах вы, нехристи!

Почтальонша Анфиса бежала к нам, размахивая хворостиной.

– За что?! – только и успел охнуть Интерполыч.

Подхватив ситцевую юбку, Анфиса вскарабкалась на трактор.

– Никому в город звонить не дам!

Атака тут же захлебнулась. Анфисин телефон был единственным средством связи с Большой землей.

Родительский день. Всех моих подружек давно разобрали, и я одна осталась сидеть на воротах при въезде на территорию. Как выяснилось потом, папа забыл, в какой лагерь сдал ребенка, и приехал совсем не туда.

– А ты что, интернатская?

Ко мне подошел Стас Сундуков – вожатый из четвертого отряда. Девятнадцать лет, майка с иностранным словом и кеды сорок третьего размера – он был очень интересный молодой человек.

Я тоже не была девочкой-ромашкой. Я уже два раза ходила на кино «до шестнадцати», и мне разрешали гулять до десяти.