Мать сказала:

— Он был неплохой человек, когда не пил.

— Я не помню, чтобы он когда-нибудь не пил. — Произнесла ли она эти слова вслух или только подумала?

— Ему было не так-то просто работать на муниципалитет. Я понимаю — ему повезло, что он хоть такую работу получил, когда его выгнали из адвокатской фирмы, только все равно это было ниже его достоинства. Он ведь был очень умный, Рода, это от него ты свои мозги получила. Он по конкурсу выиграл плату за обучение в университете и вышел первым, с отличием.

— Ты хочешь сказать, он получил степень бакалавра с отличием первого класса?

— Кажется, он так и говорил. Во всяком случае, это доказывает, что он был умный. Поэтому он так гордился, когда ты прошла в классическую школу.

— А я и не знала, что он университет окончил. Он мне никогда про это не говорил.

— А с чего бы он стал об этом рассказывать? Он думал, тебя это не интересует. Он был не из разговорчивых, много не говорил. Во всяком случае, о себе.

Никто из них не был разговорчив. Те взрывы агрессивности, тот бессильный гнев, тот стыд надломили их всех. Самое важное оставалось несказанным. И, глядя в глаза матери, Рода спрашивала себя — как сможет она теперь начать все сначала? Она думала: мать права. Отцу наверняка нелегко доставались те пять фунтов, что он из недели в неделю присылал дочери. Банкнота приходила с запиской всего в несколько слов, иногда написанных нетвердым почерком: «От отца, с любовью». Рода брала деньги, потому что нуждалась в них, и выбрасывала записку. С небрежной жестокостью подростка она считала, что отец недостоин предлагать ей свою любовь, дарить которую, как она всегда понимала, было гораздо труднее, чем деньги. Возможно, истина заключалась в том, что она сама была недостойна принять этот дар. Более тридцати лет Рода лелеяла свое презрение, негодование и — да — свою ненависть. Но та грязная эссекская речушка, та одинокая смерть навсегда избавили отца от ее власти над ним. Она причинила вред лишь самой себе, и это признание могло стать началом исцеления.

А мать сказала:

— Никогда не поздно найти человека, которого сможешь полюбить. Ты интересная женщина, Рода, тебе надо что-то сделать с этим шрамом.

Этих слов она не ожидала услышать. Никто не решался произнести эти слова с тех пор, как мисс Фаррелл осмелилась их выговорить. Рода запомнила совсем мало из того, что произошло потом, только собственный ответ, тихий, без какого-либо нажима: «Я от него избавлюсь».

Рода, видимо, время от времени задремывала. Но вот она, вздрогнув, очнулась, сразу четко осознав, что дождь совсем прошел. Бросив взгляд на приборную доску, она увидела, что уже без пяти пять. Она провела в машине почти три часа. Когда в неожиданно наступившей тишине она стала осторожно выбираться с площадки на дорогу, шум двигателя резко разорвал примолкший воздух. Одолеть остаток пути было легко. Повороты дороги оказывались именно там, где она их ожидала, а фары ее машины высвечивали на указателях ободряющие названия. Быстрее, чем Рода предполагала, она увидела название «Сток-Шеверелл» и свернула направо: оставалась последняя миля. Деревенская улица была безлюдна, в окнах за задернутыми шторами сиял свет, и только в угловом магазине с ярко освещенной, битком набитой витриной виделись признаки жизни. Но вот и табличка, которую она искала: «Шеверелл-Манор». Огромные, кованого железа ворота стояли открытыми: ее ждали. Рода проехала вперед по короткой аллее, полукругом расширявшейся в конце, и увидела перед собой дом.

В брошюре, которую ей вручили после первой консультации, была фотография Шеверелл-Манора, но то было лишь бледное подобие реальности. В свете фар она разглядела очертания дома, казавшегося гораздо больше, чем она ожидала: он вырисовывался темной массой на фоне еще более темного неба.