— Уоллес не боялся смерти. Возможно, он был мнительным, но считал, что прожил очень наполненную жизнь и сделал все, о чем мечтал. Он не переставая читал труды стоиков. «К самому себе» Марка Аврелия… Он мне мог все уши прожужжать этой книгой! Часто он цитировал мне эту фразу: «Не надо сердиться на события». К несчастью, мне так и не удалось разделить его оптимизм…

Кроуфорд замолчал и повернул кофейную чашку на блюдце. Мне показалось, что теперь он пытается выиграть время.

— Так что вы хотели мне сказать?

Такой резкий тон я выбрал нарочно, очень опасаясь, как бы Кроуфорд не поменял мнение и не прекратил свою исповедь.

— Уоллес сказал мне, что говорил с вами об Элизабет… я хотел сказать, о вашей матери.

Наконец-то мы заговорили о том, о чем должны были с самой первой встречи.

— В своем кинозале он показал мне рабочий материал из «Покинутой».

— Знаете, это исчезновение его глубоко затронуло. Многие называли Уоллеса бессердечным. В большинстве случаев это были критики, никогда не встречавшиеся с ним лично, но считавшие его фильмы слишком холодными. На самом деле он был очень застенчивым человеком с привычкой не доверять другим. За много лет он в конце концов сумел нарастить себе панцирь.

— У меня сложилось о нем точно такое же впечатление.

— Что же касается вашей матери… Думаю, что Уоллес всегда чувствовал себя немного виноватым в том, что с ней произошло. Когда снимаешь фильм, несмотря на враждебность и напряжение, рано или поздно чувствуешь, что создал настоящую команду. Уоллес дал Элизабет шанс, он действительно очень хотел сделать из нее великую актрису. Никто и предположить не мог, что ее исчезновение останется необъясненным. Прошли недели, расследование топталось на месте, продюсеры были вынуждены пригласить эту Кларенс Рейнольдс… Но ничего больше не было по-прежнему. Взяв на себя обязательства относительно съемки, Уоллес смог справиться с ситуацией, но едва закончился монтаж, как он впал в депрессию.

— Депрессию?

— Об этом известно очень немногим. Он ненавидел «Покинутую»: для него этот фильм оставался неизбежно связанным с вашей матерью. То, что она не смогла его закончить, было для него самым большим сожалением. Он считал, что у него украли что-то важное. Его начала одолевать тайна, которым было окружено это исчезновение. Почти всегда он отказывался говорить о ней. Едва разговор заходил об этом фильме, как Уоллес менял тему разговора или впадал в страшный гнев. Все в его окружении знали, что эта тема — табу.

Кроуфорд едва смочил губы в чашке. Судя по всему, ему дорого обходилось воскрешать эти воспоминания.

— Вы хорошо знали мою мать?

Он медленно покачал головой.

— Да, без сомнения, лучше, чем Уоллес. Должен признаться, что был в замешательстве, когда вы вошли в ресторан. Вы так на нее похожи.

— Я так не считаю, хотя бабушка мне все время это говорила.

— Ваша бабушка… Элизабет мне иногда говорила о ней. Она из Санта-Барбары, не так ли?

— Да, но в начале 60-х обосновалась в Лос-Анджелесе.

— Она сейчас жива?

— Она уже три года как находится в медицинском стационаре.

— У вас есть другие родственники?

— Нет.

Мне не хотелось, чтобы разговор шел как бог на душу положит; Кроуфорду следовало бы это понимать.

— Я встретил Элизабет в конце 1957 года на одной из бесчисленных вечеринок, которые устраивают миллионеры на своих виллах в Бэль-Эр. Там можно было встретить множество молодых манекенщиц, желающих сделать карьеру. Большинство из них не обладали никаким талантом и воображали, будто достаточно засветиться в высшем свете, чтобы отхватить роль.