– Овальных?

Однако обмен репликами окончен. Дэвид рассматривает пятно.

– Это плесень, – негромко произносит он, как врач, сообщающий пациенту неприятные новости о его здоровье.

– Можно просто удалить ее?

– Это не решит проблему.

– А что решит?

Он вздыхает.

– Сначала мне надо осмотреть крышу.

Он дотягивается до цепи люка и дергает дверцу. Качнувшись, она открывается, лесенка со скрипом соскальзывает вниз, в люк врывается солнечный свет. Я отступаю в сторону, подальше от света. Может быть, я все же вампир.

Дэвид тянет лестницу, пока она с глухим ударом не упирается в пол. Я смотрю, как он поднимается по ступеням и его обтянутый джинсами зад исчезает в проеме.

– Что-нибудь видно? – кричу я.

Ответа нет.

– Дэвид?..

Слышится какой-то лязг. На лестничную площадку выливается струйка воды, ярко сверкающая в солнечном свете. Я отодвигаюсь назад.

– Извините, – говорит Дэвид. – Лейка упала.

– Ничего страшного. Вы что-нибудь видите?

Пауза, затем вновь голос Дэвида, почти благоговейный:

– Там, наверху, настоящие джунгли.

Эта идея возникла у Эда четыре года назад, после смерти моей матери. «Тебе нужно что-то новое в доме», – решил он. И мы занялись преобразованием крыши в садик – там появились клумбы, маленький огород, ряд карликовых самшитов. Главная достопримечательность, которую наш брокер так и величал по-французски: «Pièce de résistance», – арочная шпалера, увитая растениями весной и летом, тенистый туннель протяженностью двенадцать футов, шириной три. Когда позже у моего отца случился удар, Эд поставил под аркой мемориальную скамью. Надпись гласила: «Ad astra per aspera» – «Через тернии к звездам». Бывало, весенними и летними вечерами я сидела там, в золотисто-зеленом свете, читая книгу и потягивая вино.

Последнее время я и думать забыла о саде на крыше. Должно быть, он одичал.

– Он страшно разросся, – подтверждает Дэвид. – Совсем как лес.

Мне хочется, чтобы Дэвид спустился.

– Там, наверху, что-то вроде шпалеры? – спрашивает он. – И она прикрыта сверху брезентом?

Мы каждую осень закрывали арку брезентом. Я ничего не говорю, просто вспоминаю.

– Наверху вам надо быть осторожной. Не хочу наступать на этот фонарь.

– Я не собираюсь подниматься туда, – напоминаю я ему.

Дэвид постукивает ногой по стеклу, и оно дребезжит.

– Хрупкое. Если на него упадет ветка, все окно может вылететь. – Проходит еще минута. – Это просто невероятно. Хотите, чтобы я сфотографировал?

– Нет, спасибо. Как нам быть с сыростью?

Дэвид ставит на лестницу одну ногу, потом другую.

– Здесь нужен профи. – Он спускается на пол, убирает лестницу на место. – Надо герметизировать крышу. Но я могу удалить плесень при помощи скребка для краски. – Он закрывает дверцу люка на потолке. – Ошкурить это место. Потом нанести грунтовку и эмульсионную краску.

– У вас все это есть?

– Есть грунтовка и краска. И хорошо бы тут проветрить.

Я цепенею:

– Что вы имеете в виду?

– Открыть окна. Но не на этом этаже.

– Я не открываю окна. Нигде.

Он пожимает плечами:

– Это помогло бы.

Я поворачиваюсь к лестнице. Он идет за мной следом. Мы в молчании спускаемся.

– Спасибо, что убрали грязь снаружи, – говорю я, когда мы оказываемся в кухне, в основном чтобы что-то сказать.

– Кто это сделал?

– Какие-то ребята.

– Не знаете кто?

– Нет.