Акмаль следил, как она снимает с себя, одну за другой, свои жалкие одежонки без единого намека на шик, и жадно рассматривал обнажающееся тело, гибкое и беззащитное, уже утерявшее последние черты подростковой угловатости, но явно хранившее следы многолетнего недоедания. Под маленькой крепкой грудью выпирали худые ребра, глаза казались особенно большими и черными, а распущенные каштановые волосы, обрамлявшие лицо, придавали ей вид маленькой девочки. Только ниже тонкой, совсем детской талии обнаружились неожиданно соблазнительные изгибы: округлые, крупные, мягкие ягодицы, от которых уже не отрывался похотливый мужской взгляд.

– Прекрасно, – прошептал араб. – Великолепно. – Он вытащил из кармана пачку долларов, выбрал стодолларовую купюру и бросил ее на ковер.

– Что это значит? – смутилась Розалия. Она встревожилась, несмотря на выпитое шампанское. Шутка слишком затянулась, и в ней уже не было ничего смешного.

– Это тебе. Это твои деньги. Возьми их, – ленивая улыбка на его лице превратилась в зловещий оскал.

– Мне можно их поднять?

– Конечно.

– О, спасибо.

Сто долларов – это больше ста тысяч лир. Ей, конечно, еще долго будет стыдно, но она хоть смягчит саднящую боль позора стодолларовой примочкой. Розалия наклонилась, чтобы подобрать банкноту.

– Нет-нет, не так! – это был приказ.

– А как же?

– Задницей, синьорина! Задницей! – В голосе араба зазвучали властные и презрительные нотки.

– Как? – побледнела Розалия.

– Задом! Подловить сто долларов задом. Чудная рыбалка. Зад вместо удочки, клев на доллары.

– Хорошо, – сказала она развязно, хотя ею двигал страх. – Я попробую. – Она пыталась успокоить себя мыслью, что сто долларов – это все-таки солидная сумма. Ей казалось, что жажда наживы служит ей оправданием, хотя на самом деле ее толкал к пропасти инстинкт саморазрушения.

– Вот так, умница, – самодовольно причмокнул араб.

Было что-то невыразимо унизительное в извивающемся полудетском теле с бедрами женщины, пытающемся подцепить ягодицами стодолларовую купюру в надежде, что она прилипнет к коже, как почтовая марка. Чтобы поймать банкноту, ей приходилось принимать непристойные позы, приводившие Акмаля в восторг.

– Хорошо, синьорина! Очень хорошо! – воскликнул он, когда Розалия наконец подхватила стодолларовую бумажку. Он бросал ей деньги еще пять раз, и пять раз девушка повторяла непристойный танец.

Купюры перекочевали в расшитую стразами вечернюю сумочку, где уже лежало рубиновое кольцо с бриллиантами. Улов был немалым, и Розалии хотелось поскорее со всем покончить, но не она устанавливала правила в этой игре, она была лишь марионеткой, а за ниточки дергал он. С той минуты, как она ступила на борт яхты «Сорейя», ее затянуло в дьявольский механизм, действие которого мог остановить только араб.

Он тем временем вытащил бумажку в тысячу долларов:

– Хочешь ее получить?

– А что я должна делать?

На сей раз ставка превышала миллион лир.

– Ты должна расшнуровать мне ботинки.

– И только-то? – Как ни мал был ее опыт, ей уже приходилось слышать об извращениях, хотя она не понимала, что за удовольствие мог получить человек, заплатив тысячу долларов за расшнурованные ботинки.

– А еще ты должна их снять, – уточнил он.