Укрытая темнотой, Карин не спускала глаз с окон, жадно впитывая через стекло все это великолепие, казавшееся ей высшим проявлением роскоши. Низкое здание с покатой крышей, вплотную примыкавшее к скале, с длинными деревянными галереями, украшенными цветами, и оконными ставнями с глазком в форме сердца, представлялось Карин таинственным, притягательным и недоступным местом, чем-то вроде замка фей.

После захода солнца никто не мог подняться на гору Сан-Виджилио или спуститься с нее из-за отсутствия дорог: фуникулер служил единственным средством транспорта, преодолевавшим подъем в полторы тысячи метров за семь минут. В восемь вечера он закрывался. Здесь не было автомобилей, мотоциклов, музыкальных автоматов, телевидения и кинематографа, здесь царило одно лишь загадочное и глубокое молчание горных вершин. Среди лесов, за зданием гостиницы, располагалось несколько прекрасных вилл, выстроенных в тирольском стиле, да тут и там были разбросаны старые фермы.

Карин знала все секреты горы Сан-Виджилио и прекрасно умела прятаться. Оставаясь невидимой, она наблюдала за великолепным спектаклем, проходившим по ту сторону широких окон. Она также поняла разницу между наблюдением и подглядыванием, когда наконец заметила свою мать в сопровождении человека, приехавшего с ней из города.

Мартина уже успела сменить наряд; теперь на ней была блузка в цветочек и широкая, бирюзового цвета юбка. Маленькой Карин она представлялась самой элегантной женщиной на свете. На нем был темно-синий клубный пиджак, вигоневые брюки, бежевый хлопковый свитер под горло. На левой руке поблескивал, бросаясь в глаза, перстень с черным плоским камнем. Они обменивались словами и улыбками, на белой скатерти выделялись их сплетенные в счастливом пожатии пальцы. Иногда Мартина оглядывалась по сторонам, словно желая убедиться, что находится именно в том месте, где за много лет до этого была в услужении. Среди состоятельных посетителей, которые могли себе позволить остановиться в отеле «Вигилийох», она выделялась своей красотой.

На подносах подавали крупных форелей с горячим картофелем под соусом из золотистого расплавленного масла и нежного майонеза. У Карин потекли слюнки. Нечасто ей доводилось отведать этого изысканного блюда и, уж конечно, не в такой роскошной обстановке. Она вгляделась в тонкий хрустальный бокал, который ее мать подносила к губам, и увидела в нем отблески золотистого нефрита. Вино имело тот же оттенок, что и Apfelsaft , стаканом которого как-то угостил ее Хайни, хозяин гостиницы, за то, что она умудрилась найти в густой траве, на краю бассейна, оброненные им наручные часы.

Почувствовав на плече чье-то горячее дыхание, она испуганно обернулась, однако, увидев собаку, успокоилась и улыбнулась.

– Привет, Берри, – прошептала она.

Крупный сенбернар добродушно и любовно лизнул ей руку. Берри был местной достопримечательностью, но для нее он был прежде всего товарищем по играм. Зимой он бегал за ней до самого перевала, а когда она неслась сломя голову с горы на санках, мчался следом, заливаясь радостным лаем, играючи опрокидывал ее навзничь, и они, обнявшись, кубарем катались по пушистому снегу у подножия фуникулера.

– Мы одни, Берри, – сказала Карин. Она протянула руку, погладила в темноте теплую морду, и пес заскулил от удовольствия. Она улеглась на землю рядом с ним, обняла его и заплакала тихо и горько, как плачут взрослые.

В ГОРОДЕ

– Неужели тебе здесь не нравится? – Мартина была возмущена равнодушием и враждебностью дочери по отношению к новой обстановке, которая ей самой казалась несравненно красивей и богаче, чем убогая старая ферма на горе Сан-Виджилио.

– Здесь очень красиво.

Карин еще не научилась лгать, но уже понимала, что полная откровенность приносит больше неприятностей, чем преимуществ. В городе ей понравились магазины, люди, сидевшие за столиками кафе на площади Вальтер, но все это вызывало у нее лишь поверхностный интерес случайного посетителя.