– Что?
Порыв отчаяния придал Ребекке силы:
– Я заплачу вам! Я скопила тысячу долларов, и, кроме того, есть еще мой бизнес...
У доктора вырвался невеселый смешок, и он вскинул руки в язвительном возмущении.
– Вы просите меня жениться на женщине, которую я никогда не видел? И за это я получу тысячу долларов и публичный дом?
Ребекка спрыгнула с постели и очутилась с ним лицом к лицу. Боль и слабость были забыты, вытесненные бушевавшим в душе женщины страхом.
– Послушайте меня, Гриффин Флетчер, вы, высокомерный негодяй! Может, я и шлюха – да, Бог свидетель, я шлюха,– но моя дочь – моя дочь – она леди! Слышите? Леди!
В темных глазах сверкнуло холодное уважение, и лицо Гриффина слегка смягчилось.
– Я уверен, что в Рэйчел есть все, чего мог бы желать любой мужчина,– спокойно сказал он.– Но я не имею намерения жениться на ком-либо, будь это ваша дочь или кто-нибудь еще.
В его словах звучала мрачная решимость, и Ребекка, вздохнув, опустила голову.
– Хорошо,– проговорила она.– Хорошо. Гриффин обхватил худые плечи Ребекки и вновь отвел ее к постели.
Она не сопротивлялась, когда он достал из своего потрепанного саквояжа шприц, наполнил его морфием и проверил, нет ли в нем смертоносных воздушных пузырьков.
– Я не хочу, чтобы моя девочка знала, что я держу публичный дом,– срывающимся шепотом пробормотала женщина.
– Я знаю, – ответил Гриффин, сделав укол и осторожно извлекая иглу из руки Ребекки.
Нарастающая боль билась и свирепствовала в ее теле. Так бывало всегда после укола – боль начинала нарастать внезапно и невыносимо, будто предчувствуя, что вскоре ей придется отступить на некоторое время.
– Господи,– прошептала она.– О, Боже мой. Гриффин, что же мне делать?
– Пока что расслабьтесь,– посоветовал Гриффин. Он снял с керосиновой лампы на ночном столике Ребекки расписной фарфоровый абажур и зажег фитиль. Яркий трепетный свет, не затеняемый декоративным абажуром, несколько рассеял надвигающуюся тьму.
Труднее – гораздо труднее – стало не заснуть. Ужасная боль отступала, подобная отливу, начавшемуся в двух сотнях ярдов от дома Ребекки, на берегах залива Пугет.
– Мы помогли вам,– настаивала женщина.– Когда прошлой зимой в палаточном городке была эпидемия гриппа, я и мои девочки помогли вам. Вы у меня в долгу Гриффин. Вы мой должник.
Гриффин вынул из кармана рубашки длинную тонкую сигару, зажал ее в белых ровных зубах и наклонился к фитилю лампы, чтобы прикурить.
– Я знаю, – отозвался он.
– Вы поговорите с Эзрой? Объясните ему, что может случиться с Рэйчел, если она приглянется Джонасу!
Гриффин угрюмо кивнул. У него был усталый, отсутствующий взгляд.
Ребекка, собрав все силы, продолжила, зная, что скоро блаженный успокаивающий сон сморит ее окончательно.
– И если Эзра не послушает вас, Гриффин, отдайте Рэйчел эту тысячу долларов – Мэми вам покажет, где они,– отдайте ей эти деньги и посадите на первый пароход, который зайдет в Провиденс...
– Ну а если она не захочет уехать, Бекки? Что мне тогда делать? Связать ей руки и швырнуть на борт?
– Если понадобится, то да. Вы ведь мне друг, правда?
Гриффин издал хриплый смешок:
– Это не дружба, Бекки. Это похищение людей.
Веки Ребекки наливались тяжестью, зрение становилось нечетким. Она ощущала себя маленьким гладким камешком, бесшумно скользящим на дно темного пруда, в самую глубину. И постепенно погружающимся в ил.
– Вы в долгу предо мной, Гриффин Флетчер! – воззвала она сквозь пелену, окутывающую сознание. |